Трудно назвать иначе ситуацию, при которой слабеющий рубль сокращает бюджетный дефицит и превращает бюджет в профицитный. Но неподдельное изумление вызывают заявления руководителей финансового блока об устойчивости рубля, «упавшего» на 10% в сравнении с 20-процентным падением валют «хрупкой пятёрки» (Индонезии, ЮАР, Бразилии, Турции, Индии). Выходит, иные сопоставления нам уже «не по плечу»? «Хроника пикирующего бомбардировщика» продолжается?..
*****
Профицит бюджета в январе достиг 466,105 млрд руб. В целом дополнительные доходы в 2014 г. могут составить 1 трлн руб. и сделать бюджет бездефицитным в полном соответствии с прогнозом министра финансов Антона Силуанова, по словам которого, подорожание доллара на 1 руб. даёт около 180 млрд руб. экспортной нефтегазовой выручки, в основном поступающей в бюджет. («Независимая газета», 24 февраля 2014 г., Newsru.com/Экономика, 26 февраля 2014 г.)
Но иллюзия «федерального профицита» не останавливает отток капитала (17 млрд долл. в январе) и не улучшает реального положения региональных бюджетов, совокупный дефицит которых в 2013 г. вырос до 640 млрд руб. В нынешнем году положение может усугубиться, в частности, привести к дальнейшему сокращению поступлений налога на прибыль вследствие продолжающегося ухудшения ситуации в ненефтегазовых секторах экономики. (Там же.)
Бюджетные «успехи» Минфина перечёркивают и без того невразумительные потуги Минэкономразвития повернуть экономический вектор в сторону уверенного роста. Затрудняя модернизацию и диверсификацию (например, значительно возрастает стоимость в национальной валюте импортируемых технологий и оборудования, растут сопутствующие внутренние издержки), слабый рубль не решает фундаментальных проблем страны.
Примечательно, что, несмотря на девальвацию и увеличение доходной части бюджета, Минфин не отказывается от новых внешних займов: «У нас в принципе достаточно своих собственных текущих источников, но тем не менее мы в нашей бюджетной стратегии на каждый год запланировали определённые уровни внешних заимствований, чтобы понимать, насколько наши бумаги котируются на рынках», — отметил министр.
Странная позиция. Заимствования под более высокий процент, нежели собственные вложения в зарубежные банки, не только прямо убыточны. Их использование связано с более сложными финансовыми взаимоотношениями и обязательствами внутри страны. Они доступны, как правило, ограниченному кругу заёмщиков — в основном крупнейшим компаниям. И т.д. Но дело сделано — «нефтедоллары» уходят за рубеж, инвестируя развитые экономики, обескровливая тем самым отечественный бизнес.
Неудивительно, что ряд экспертов называет проблему бюджетного дефицита во многом искусственной, в частности, следствием пополнения Резервного фонда и Фонда национального благосостояния. «На самом деле у нас нет никаких оснований для заимствований», — считает замглавы думского бюджетного комитета Госдумы Оксана Дмитриева. Подушка безопасности на случай кризиса, геополитические операции и помпезные проекты внутри страны во многом сокращают перспективы успешного развития. (Там же.)
Информация к размышлению
Мир характеризуется вялым ростом, высокой безработицей и политически обусловленным ростом на фондовых рынках в условиях экономики, выгодной 20% крупным, зарегистрированным на бирже компаниям и банкам. Именно они имеют доступ к 95% всех кредитов и субсидий. На остальные 80% экономики — малый и средний бизнес, исторически обеспечивающий 100% рабочих мест, — приходится менее 5% кредитов и менее 1% политического капитала. («Финмаркет», 27 февраля 2014 г.)
*****
Более двух десятилетий экономических реформ убедительно подтвердили очевидную, казалось бы, истину: успешно развиваться может лишь экономика, базирующаяся на эффективном производстве конкурентных, пользующихся рыночным спросом товаров и услуг. Применение различных финансовых инструментов оказывает либо ускоряющее, либо тормозящее воздействие на этот процесс. Разумеется, в совокупности с другими мероприятиями — законодательными, институциональными, административными и т.д.
Однако вместо системных действий налицо своего рода «ведомственная» разобщённость и между ветвями власти, и внутри каждой из них. Существенно усугубляет ситуацию отсутствие экономической стратегии с большой буквы. В результате поведенческая логика федеральных чиновников предусматривает возможность постоянного обеспечения хотя бы формального позитива прежде всего в «своей «корпорации», даже в ущерб общеэкономическим интересам. Отсюда поразительные придумки и сравнения, конкуренция бесконечных прогнозов, утверждения об устойчивости рубля, формулировки о растущем с отрицательным темпом ВВП, угрозы принуждения к модернизации и прочие изыски.
Ещё больший простор открывается для бесконечных дискуссий между «либералами» и «государственниками», теми, кто полагается на «невидимую руку» рынка, и теми, кто против выдавливания государства из экономики.
Примечательно, что выступлениям на Гайдаровском форуме, традиционно объединяющем экономистов либерального крыла, предшествовал резко критический доклад незыблемо стоящего на государственнических позициях Евгения Примакова:
«…Неолибералы, по сути, игнорируют необходимость восстановить в России разрушенные в 1990-е гг. отрасли промышленности, в первую очередь машиностроение.…Отказ от реиндустриализации ими нередко рассматривается в виде задачи вхождения России в постиндустриальную стадию. Между тем переход в постиндустриальную экономику в сегодняшней практике отнюдь не предполагает отход от традиционных отраслей…
Постиндустриальное общество — это не только хай-тек и сфера услуг. В тех же постиндустриальных Соединённых Штатах сегодня существует тенденция восстановления для покрытия внутреннего спроса производств, ранее вытесненных в развивающиеся страны… У нас постоянно растёт доля торговли в ВВП. Это отражает рост потребления, которое в весьма значительной степени покрывается импортом, а не отечественной продукцией». («Российская газета», 14 января 2014 г.)
В то же время ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ Владимир Мау, размышляя о перспективах посткризисной глобальной экономики в развитых и развивающихся странах, говорит о либеральной модели посткризисного роста с более низкие темпами роста, чем это было в 1990—2000 гг. («Экономика: бизнес-кошмаринг и жизнь на тройку». — См. здесь же.)
Отвергая подобные модели, академик В. Ивантер уверен: «Сегодня у нас появился шанс, которого не было за всю историю России. Мы можем увеличить расходы на экономику, не снижая доходы населения. И в конце концов добиться 7—8% роста ВВП. Пока же, по прогнозам, мы сможем прибавить не более 2,5%, да и то, если повезёт с ценами на нефть». (Там же.)
*****
Недавно президенту Владимиру Путину была представлена обещанная год назад разработка РАН «Россия на пути к современной динамичной и эффективной экономике». Хотелось бы надеяться, что беспристрастное обсуждение предложений академиков (не являющееся целью данной статьи) — ещё впереди.
Отклики не заставили себя ждать — в СМИ опубликован отзыв проректора ВШЭ Константина Сонина «Ошибки академиков — на столе у Путина». Любопытно, что через пару дней название этих «кратких комментариев к экономическому докладу РАН» стало другим: «Что на самом деле доложили Путину про экономику». («Slon.ru», 24 февраля 2014 г.)
Как говорится, почувствуйте разницу! Значит, не всё так однозначно, как пытался представить К. Сонин. Вряд ли кто-либо сомневается сегодня, что истина (не банальная, разумеется) относительна и её абсолютизация неизбежно ведёт к неточным или неверным выводам. Однако и тот, и другой заголовки отзыва красноречиво и однозначно определяют позицию автора. Ибо вместо критики последовательной, объективной (без передёргиваний) и конструктивной (с встречными предложениями), получился откровенно ангажированный наезд, явно не соответствующий ни авторитету, ни профессионализму К. Сонина.
Лишь несколько отдельных примеров.
1. РАН: «…структурно-технологическая модернизация экономики не может ограничиваться только установкой на создание новых „прогрессивных“ секторов. Такой подход мог бы усугубить воспроизводственный кризис в других отраслях экономики вследствие увеличивающейся качественной неоднородности экономики и как минимум значительно снизить общеэкономический эффект проводимой политики. Отсюда — задача новой индустриализации, в ходе которой потребуется устранить технологическое отставание ряда отраслей российской экономики, сформировать режим интенсивного обновления капитала, создать значительное количество новых инновационных направлений роста».
К. Сонин: «То есть предлагается искусственно выравнивать с помощью экономической политики развитие разных секторов экономики. Вместо того чтобы дать одним отраслям как можно скорее умереть (смягчив социальные последствия), а другим, новым, как можно быстрее развиваться, предлагается сохранять старые и не давать быстро расти новым, чтобы не увеличивать „качественной неоднородности экономики“».
Но разве речь идёт о том, чтобы сохранить старые отрасли и воздвигнуть препятствия на пути новых, искусственно выравнивая развитие тех и других? Разве задача новой индустриализации с интенсивным обновлением капитала и созданием значительного количества новых инновационных направлений роста — не современный мировой тренд, весьма успешно реализуемый в США, Франции, Великобритании и других развитых и развивающихся странах — в силу естественного и конкурентного стремления к большей коммерческой выгоде и без поклонения всяческим «измам» в рыночной экономике? («Можно ли в России “сказку сделать былью”? Часть 2. Неоиндустриальный ренессанс». — См. здесь же.)
2. К. Сонин также увидел якобы допущенное противоречие между утверждениями о «сомнительности идеи о необходимости массового импорта в Россию рабочей силы из-за рубежа», и о том, что «решению проблемы обеспечения экономики необходимыми трудовыми ресурсами должна содействовать продуманная политика привлечения в страну рабочей силы…»
Но где здесь противоречие? Очевидно, что академики выступают против неорганизованного и неконтролируемого массового завоза рабочей силы из-за рубежа и настаивают на необходимости прогнозируемой долгосрочной, а не ориентированной на сиюминутные запросы политики привлечения в страну мигрантов.
3. Есть и недоразумения как возможное следствие торопливого прочтения материала, названные в отзыве «странными вещами». Комментируя фразу «Фактические данные показывают, что если КНР потеряла относительно предшествующего тренда за 2008—2009 гг. 4% ВВП, то Россия — около 19%», К. Сонин пишет: «Что бы ни говорили „фактические данные“, нет никаких оснований проводить линию „тренда“ через две точки — данные за два года подряд, если речь идёт об экономическом росте. Всё, что экономическая наука знает о „тренде“, — это то, что он определяется на протяжении десятилетий».
Фраза действительно построена неудачно, но зачем же так неуважительно? Разве не понятно, что под предшествующим трендом как раз и подразумеваются определяющие тренд десятилетия до 2008—2009 гг., а не исключительно эти два года?
4. Попала «под раздачу» ещё одна цитата из доклада РАН: «Следует учитывать, что в результате затяжного экономического кризиса 1990-х гг., сопровождавшегося сокращением инвестиций и спроса на инновации, оказались в значительной мере разрушены звенья, обеспечивающие взаимодействие отечественных разработчиков новых технологических решений и потенциальных инвесторов».
К. Сонин: «Экономический кризис 1980–90-х, как ни оценивай политику 1990-х, был вызван огромными структурными перекосами советской экономики. Что при этом оказались „разрушены звенья“ — может, и хорошо. Если никакие звенья не разрушились, то у нас те же перекосы были бы на месте».
Во-первых, речь идёт о том, что в ходе состоявшихся реформ академическая и прикладная (отраслевая, практически разрушенная) наука так и не встретилась по большому счёту с теми, кто, владея ресурсами, готов инвестировать, заинтересован в инновациях и модернизации производства. И сегодня этот процесс не направляется государством в рамках единой научно-технической политики. Планы имеют все. Но госкомпании действуют сами по себе, крупный частный бизнес (в лучшем случае) следует корпоративным интересам и решает локальные задачи, а остальные предприниматели — прежде всего выживают. Правительство, конечно, тоже трудится в поте лица.
Во-вторых, непредвзятая оценка нынешнего состояния российской экономики оптимизма не внушает ещё и потому, что старые связи давно разорваны, а новые — либерально-рыночные — почти за четверть века так и не созданы. Кроме тех, которые позволяют обогащаться меньшинству, игнорируют интересы большинства, демонстрируют минимальную общественную полезность. И ни ответственных, ни крайних, ни виноватых…
Информация к размышлению
Д. Медведев на Гайдаровском форуме — 2014: «Нас довольно часто упрекают в коротком горизонте планирования, критикуют за постоянные изменения в правовом регулировании предпринимательской деятельности. Это не совсем справедливо». Но за полтора года работы утверждены основные направления деятельности правительства до 2018 г., ряд долгосрочных стратегий, а также десятки государственных программ развития ключевых отраслей экономики и социальной сферы. Всё это „достаточно ясные ориентиры для инвесторов, позволяющие планировать долгосрочные капиталовложения“».
Вот инвесторы и «планируют» на основании правительственных решений и реального положения дел в экономике ежегодный отток капиталов в десятки и сотни миллиардов долларов!
Представитель Банка России Полина Бадасен задаётся вопросом: «Зачем международным инвесторам вкладывать деньги в Россию, если наша экономика растёт темпами около 1% в год, а американская — 2% при совершенно разных рисках»? И отвечает: «Отток капиталов с рынков развивающихся стран привёл к масштабной девальвации национальных валют. Спорно, что девальвация способна оказать положительное воздействие на нашу экономику. Это не стандартная ситуация: девальвация сопровождается масштабным оттоком капитала, ростом неприятия инвесторами риска, что не стимулирует инвестиции». («Ведомости», 26 февраля 2014 г.)
Ей вторит Дмитрий Полевой из Международной Нидерландской группы ING Group: «России нужны реформы и стимулирование предложения, так как стимулирование спроса не может ускорить рост ВВП. Правительству нужно сосредоточиться в инвестициях в инфраструктуру и на мерах по стимулированию частных инвестиций. Иначе Россия вновь будет с трудом достигать роста в 1—2%. Этот отчёт (данные Росстата о текущей предпринимательской уверенности в добывающем секторе и обрабатывающей промышленности, основанные на опросе 5500 российских компаний. — В.Т.) ещё одно подтверждение слабости промышленного сектора. Но пока признаки ослабления недостаточно сильны, чтобы отвлечь ЦБ от борьбы с инфляцией». («Финмаркет», 26 февраля 2014 г.)
*****
То, что россияне постепенно разочаровываются в экономической системе, основанной на частной собственности и рыночных отношениях, неудивительно. По данным опроса «Левада-центра», 39% россиян называют лучшей советскую модель политической системы. Демократию западного образца предпочитает 21%, а нынешнюю российскую систему — 19%. В 2008 г. поддержка советской, западной или российской моделей — 24, 15 и 36% соответственно. После 2012 г. поддержка идеи государственного планирования растёт (54 против 49%), а популярность принципов рыночной экономики — стабильно падает (29 по сравнению с 36%). («Ведомости», 26 февраля 2014 г.)
Следовательно, вопреки озвучиваемым прогнозам и надеждам, в российской экономике действует тренд, усиливающий патерналистские убеждения населения. Образно говоря, проблема имеет не генетические, а «бытовые» корни: население адекватно реагирует не на призывы, далёкие от реалий, а на обстоятельства собственной повседневной жизни.
Социальная незащищённость, патернализм, безработица, всё меньшая доступность качественных образовательных и медицинских услуг для большинства питают социалистические идеи, неистребимость которых наглядно подтверждают парламенты большинства европейских государств.
Обратим внимание: два десятилетия либерализм внедрялся тотально, чтобы стать не только «скрепами» российской экономики, но и важными составляющими формирующегося мировоззрения, проникая в мораль, бытовые и бизнес-отношения людей. Но обещанная свобода (от лат. liberalis — свободный) обернулась несвободой, синонимом которой стала несправедливость, прежде всего экономическая.
В таких условиях произошла мутация индивидуализма, характерного для либеральных демократий. Согласно результатам исследования Института психологии РАН, за 30 последних лет россияне стали наглее, злее и алчнее: отрицательные характеристики усилились, а положительные ослабли. («Комсомольская правда», 9 января 2014 г.)
По мнению известного политолога Сергея Караганова, «уже несколько лет Россия пребывает в экономическом и, главное, морально-интеллектуальном застое, угрожающем переродиться в деградацию. Основная конкуренция в будущем развернётся на экономико-технологическом, идейно-информационном направлениях и в борьбе за человеческий капитал, способный их обеспечивать». («Ведомости», 26 февраля 2014 г.)
Информация к размышлению
Крупнейший современный социолог Иммануил Валлерстайн полагает, что либеральная программа улучшения мира обнаружила свою несостоятельность в глазах подавляющей массы населения Земли, «капиталистический мир вступил в свой терминальный, системный кризис». («Независимая газета», 17 января 2014 г.)
*****
Мы были бы необъективны, не представив иную точку зрения, утверждающую, что рост мировой экономики тормозится повсеместным усилением госрегулирования. Решив обуздать капитализм, чиновники (особенно в Европе) перестарались. Темпы роста резко замедлились на фоне всё более решительного вмешательства национальных и наднациональных государственных институтов в функционирование экономики.
По словам Леонида Григорьева, главного советника руководителя Аналитического центра при Правительстве РФ, главной причиной беспрецедентно долгой рецессии является резкое усиление после 2008 г. государственного регулирования: «Чиновники зажали финансовые рынки регулированием… они (рынки. — В.Т.) оказались в ситуации, когда выбраться из кризиса невозможно… Возникла институциональная ловушка». Почти полностью был утрачен и вкус к риску, который толкал экономическое развитие: «Если не будет свободы, то просто засохнем, это относится к мировой экономике, я уж не говорю про нашу страну. Зарегулировать и остановить экономику легко, а как потом её раскачать? Европейский капитал всегда стоял на предпринимательском риске». («Ведомости», 26 февраля 2014 г.)
Итак, кризис актуализировал необходимость всесторонних перемен, ускоренный и продуманный отход от действующих моделей. Не отрицание либеральных принципов как таковых, а уточнение и переформатирование, объективное и сбалансированное уточнение их роли в пользу других составляющих общественного развития. Это хорошо усвоили и учитывают в текущей деятельности крупнейшие экономики мира. Тем печальнее констатировать, что идеологи российского либерализма остались верны догмам, отвергнутым самой жизнью.
Явно затянувшееся противостояние ведущих представителей двух течений экономической мысли не предусматривает разумного компромисса между ними. И пока каждая из сторон доказывает свою «правду», власть действует по принципу: «Прав не тот, кто прав, — а тот, у кого больше прав».
Реализуется сценарий, который, скорее, соответствует басне Ивана Крылова «Лебедь, рак и щука». Бизнес смотрит и тянет в одну сторону, государство — в другую, наука — в третью. Внутри «треугольника» (или многоугольника — если учесть других участников) тоже «согласья нет».
А потому шансы на «консенсус элит» и разработку поддерживаемой российским обществом доктрины социально-экономического развития, учитывающей положительный мировой опыт сочетания рыночных принципов и государственного участия в экономике — невелики. («Этот мир придуман не нами» и «НЭП 2.0 для России». — См. здесь же.)
Подобный вывод — не преувеличение. В «Стратегии XXI», предложенной Советом по внешней и оборонной политике, подчёркивается, что «Стратегия не является ни правой, ни левой, ни провластной, ни оппозиционной. Она — другая. Можно назвать её прогрессистско-консервативной. Хотелось бы, чтобы её обсуждение (или даже осуждение) способствовало началу диалога российских элит, ныне фатально, самоубийственно разделённых». (Выделено. — В.Т., там же.)
*****
Государственники критикуют экономическую политику, приведшую к деградации промышленности и состоявшуюся приватизацию, не давшую толчок стратегическому развитию отечественной экономики, но «родившую» десятки миллиардеров. В свою очередь, либералы (неолибералы, по терминологии Е. Примакова) указывают на чрезмерное вмешательство государства в экономику, которое позволяет чиновникам владеть собственностью и, «кошмаря» бизнес, получать немалые доходы. Все сходятся во мнении, что «сращивание» власти и бизнеса непрерывно воспроизводит коррупцию.
Есть, однако, фактор более значимый и объединяющий, казалось бы, столь непримиримых оппонентов. Никто из них не ставит во главу угла несправедливое распределение национального дохода, о чём в мире говорят всё больше. Обсуждать — обсуждают, но не видят в ней корень зла, глобальную и внутреннюю причину.
Возможно, признание этой проблемы в качестве фундаментальной и отсутствие рационального решения чревато, по их мнению, неприемлемыми издержками. Для одних — опасность очередного бездумного выдавливания государства на периферию общественной жизни и скукоживающиеся возможности традиционного патернализма, усиливающие недоверие к государственным соцобязательствам. Для других — реальная угроза неприемлемых последствий пересмотра всей предшествующей экономической политики, либеральная суть которой в немаловажных аспектах сохранилась и поныне — под прикрытием консервативно-патриотической риторики.
Усугубляющаяся проблема несправедливого распределения производимых благ, растущее социальное неравенство, имущественное расслоение, наблюдающаяся в различной степени, но повсеместно, социальная дифференциация — в конечном счёте есть следствие исторически непреодолённого противоречия между трудом и капиталом, между теми, кто производит, и теми, кто владеет.
Пришло время понять и признать, что человеческий капитал — не только популярное ныне понятие. Собственник человеческого капитала должен иметь право быть совладельцем результатов труда, в производстве которых он свой капитал использует. У такого совладельца-собственника скорее возникнет мотивация стать также соинвестором производства, приносящего ему доход, нежели у наёмного работника.
Конечно, не у всех, не сразу, не во всём! Это принципиально иное мировоззрение, но его не приемлют ни государственники, ни либералы. Это действительно третий путь, который мог бы органично и конкурентно соединить государственную и классическую частную собственность с собственностью локальных сообществ (трудовых коллективов, в частности).
*****
Архитектору китайских реформ, коммунисту Дэн Сяопину принадлежит известное изречение: «Не важно, какого цвета кошка — главное, чтобы она ловила мышей».
В 2009 г. в разгар мирового кризиса Нобелевский комитет присудил премию по экономике американскому профессору Элинор Остром за работы в области управления ресурсами общего/совместного пользования — common-pool resources (сокращенно — CPR), то есть общей собственностью, не принадлежащей частнику или государству. Многолетние теоретические и полевые исследования и анализ существующих практик в различных странах мира доказывают, что самоуправляемые сообщества (трудовые коллективы в том числе) могут эффективно использовать и воспроизводить общественный ресурс, не прибегая к традиционно противоположным схемам приватизации или национализации.
Папа Римский Иоанн Павел II (в миру Кароль Войтыла) в энциклике «Laborem Exercens» («Совершая труд») писал:
«Нередко трудящиеся могут, причём весьма эффективно, участвовать в управлении производством и контролировать продуктивность предприятий…
Собственность должна приобретаться прежде всего посредством труда и служить труду. И это касается в первую очередь собственности на средства производства…
Каждый, в силу своей причастности к труду, считается в полном смысле слова совладельцем того великого предприятия, на котором он трудится вместе со всеми…
Принцип приоритета труда над капиталом есть некий постулат…
Человек труда — это не просто орудие производства, но и личность, имеющая в ходе всего производственного процесса приоритет перед вложенным в дело капиталом. Самим актом своего труда человек становится господином на своём рабочем месте, хозяином трудового процесса, хозяином продуктов своего труда и их распределения…» («Может ли экономика быть справедливой». — См. здесь же.)
И государственники, и либералы, каждый по-своему и правы, и неправы. Крайние позиции дают лишь иллюзию возможности успеха. Истина — между ними.
Чтобы преодолеть противоречия между трудом и капиталом, устранить несправедливость и укрепить общественное доверие (в первую очередь в политике и экономике), работник труда должен стать работником капитала.
Другого пути сегодня нет…