Откуда пошли на Руси новогодние обычаи

| статьи | печать

С недавней почтой пришло к нам в редакцию письмо со сложенной вдвое пожелтевшей тет­радкой. Первого листа обложки нет, на обороте второго напечатана клятва советского пионера. В самой тетрадке нашли мы несколько новогодний историй, записанных, по всей видимости, перьевой ручкой, фиолетовыми чернилами. Неизвестно, кто писал их, когда, и кто отослал в редакцию. Неизвестно также, насколько они правдивы. Отдаем их на суд читателей...

Надеемся, народная мудрость будет не только поучительной, но и повысит предпраздничное настроение.

Отчего возник обычай дарить подарки

Жил на Руси некий чиновник. И нельзя было прийти к нему, чтобы не принести подарка. Никакое дело тогда не делалось. Такой у него был вредный характер. Людей к нему приходило много, подарков становилось все больше и больше. Наконец дом его превратился в полную чашу, так что и повернуться негде, и стал он оставлять подарки у себя на работе.

И надо же было так случиться, что под Новый год в контору чиновника нагрянул ревизор из Счетной палаты. Увидел он подарки и рассердился страшно. «А подать сюда Тяпкина-Ляпкина», — говорит. И стал стучать по столу кулаком, требуя объяснений. А тот чиновник, хотя и Тяпкин-Ляпкин, а не дурак был. «Подчиненных у меня много, — говорит, — можно сказать, что целая армия, вот и решил я одарить их всех. Теперь заверну подарки в красивую бумагу, обвяжу ленточкой, а как наступит Новый год, буду вручать».

Понравилось это ревизору, и доложил он о чиновнике государю. Тот же призвал его к себе, увидел, что чиновник умен и сообразителен, и сделал его министром всяких важных дел и сооружений.

Так, благодаря своему уму, обыкновенный чиновник и сделался важным министром, а на Руси завелся хороший обычай — дарить подарки на Новый год.

Почему у Деда Мороза стали просить исполнения желаний


Прежде на Руси хорошо жили. Если кому что надо было, то шли на реку, ловили щуку и не отпус­кали ее, пока не получали требуемое. И так это удобно было, что щуку прозвали золотой рыбкой, а некоторые величали ее даже и государыней-рыбкой. И так распространился этот обычай, что, когда у кого-то появлялось что-то дорогое или занятное, а не должно было появиться, люди сразу и догадывались, откуда это взялось. «По щучьему велению! Вот и весь сказ», — говорили тогда в народе.

Но вот как-то в одну очень холодную зиму все водоемы замерзли. Замерзли и щуки, и всякая жизнь повсюду остановилась. Ясно почему: не поймаешь ее теперь, щуку-то, не попросишь ничего у государыни-рыбки. День люди терпели, другой, на третий и не выдержали. Пошли на реку и стали молить Деда Мороза: «Дед Мороз, исполни желание! Дед Мороз, разморозь щуку!». Щука же никак не размораживалась. И так стояли люди у водоема долго. И от долгого стояния на морозе последние слова у них не стали проговариваться. Так что уж щука-то и пропала. Осталось только: «Дед Мороз, исполни желание!».

Вот так и сделался Дед Мороз на Руси исполнителем всяких желаний.

Как родилась поговорка «Говорят, под Новый год...»

Историю этой поговорки ведут от девочки Маши, заблудившейся раз в лесу. Долго плутала она, пока не вышла наконец к избушке. А жили в том доме медведи. Один медведь был большой, лохматый и звали его Михайло Потапович. Другой был поменьше и не лохматый, а наоборот, завивающий по вечерам волосы на бигуди, поскольку был он и не медведем вовсе, а медведицей, Настасьей Петровной. Третий был маленький кругленький медвежонок, любивший поиг­рать на компьюторе и со всякими еще лесными животными, в особенности, почему-то, с водяными и лешими, обитавшими в разных болотных местах. Звали кругленького медвежонка просто Мишуткой…

Вошла девочка в дом и видит на столе три чашки с похлебкой. Первая чашка, большая, ­была Михайлы Потаповича. Вторая чашка, поменьше, была Настасьи Петровны. Третья, маленькая чашечка, была Мишуткина. Взяла Маша большую ложку и похлебала из большой чашки, потом взяла среднюю ложку и похлебала из средней чашки, потом взяла и маленькую ложечку и похлебала из маленькой чашечки… В другой комнате стоя­ли три кровати: одна большая, другая средняя и третья маленькая — Мишуткина. Легла девочка в большую кровать — высоко, легла в среднюю — просторно, легла в маленькую — в самую пору, как легла, так сразу и заснула.

Пришли потом медведи домой и стали ругаться. «Кто хлебал из моей чашки?! Кто ложился в мою постель?!» — закричали большие медведи. «Кто ложился в мою постель и укрывался моим одеялом?» — запищал и Мишутка, заметивший вдруг, что под его одеялом кто-то шевелится. «Вот она! Вот, — заверещал он, — держи ее, держи!» И потянулся к девочке мордой, норовя укусить. Испугалась девочка и бросилась наутек, но где там. Поймали ее медведи. И показалась она им в диковинку: така румяна и стройна. Оказалось еще, что и мастерица! Как таку съешь? Себе в убыток! И решили медведи оставить ее работницей, а назвали ласково — Золушкой. Чтоб прежнее ей имя оставить — не захотели: Машутка, Мишутка — одна только путаница будет и морока.

Золушка медведей побаивается: а ну как куснет какой — живого места не останется, а все ж работает с утра до ночи. Да и как откажешься? Известно ведь, даже в поговорку вошло: среди медведей жить, по-медвежьи выть. Но и мечта у девочки сразу возникла — сбежать из лесу домой. Пробовала даже, а все никак. «Высоко сижу, далеко гляжу, все родителю расскажу», — грозил ей Мишутка и все сзади больно щипнуть или куснуть ловчился. Лето так прошло, осень, зима наступила. И видит Золушка, что медведей в сон потянуло. Она еще им и пирогов напекла, чтобы уж никак не устоять. И не устоял вначале кругленький Мишутка, уютно устроившийся на своей кроватке с планшетиком под подушкой. Уснула потом и Настасья Петровна. К Новому году разморило вконец и Михайлу Потаповича. Настригла Золушка со спящих медведей шерсти, соорудила себе из нее обувку и теплую шубку и бегом к дому...

«Как же тебе удалось сбежать от страшных медведей?» — спрашивал потом у нее братец Иванушка. «А загадала желание, — отвечала ему сестричка. — Оно все не сбывалось и не сбывалось, а под Новый год вдруг и сбылось»…

Вот и говорят с тех пор присказкой, что под Новый год, что не пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается.

Почему вместо кислых щей стали пить шампанское

Раньше на Руси шампанского никакого не было. И в Новый год или когда мысли черные приходили, перечитывали тогда «Женитьбу Фигаро» или откупоривали бутылку кислых щей. Такой напиток был газированный, вроде сидра. На всякий Новый год запасались кислыми щами вдос­таль. Ими тогда и бочками торговали. Но если в каком театре или на балу, то подавали непременно в бутылках. Иная бутылка и не выдерживала, разрывалась. Дамы тогда на Руси были приятными во всех отношениях, и вот какой даме на платье щи разорвутся, какой на прическу, какой в подол выльются. Но конфуза от этого никогда не случалось. Считалось, что примета счастливая — замуж непременно выйдет в этом году или полюбовника заведет. В общем, одна приятность и только. Может, от запаха все шло. Не квашеной капусты, как полагали бы всякие неучи, а ананасов. В древнос­ти, правда, на кислые щи шли груши, но потом ананасы у нас в оранжереях стали рождаться в таком количестве, что о всяких грушах забыли. Стали квасить ананасы, из которых потом кислые щи и варили. Пробовали варить из них и другие блюда, но тут уж получалось не новогодне, а вроде каши из топора. Не то что кислые щи. Гоголь пишет, что и сон после них был приятным и крепким, в особеннос­ти, если случалось закусить их холодной говядиной. Те, у кого они особенно хорошо получались, основывали целые компании, сманивавшие друг у друга ученых варщиков, которых так и называли тогда — «профессор кислых щей».

Обычай пить на Новый год кислые щи так со временем укрепился и полюбился, что один из писателей, захотевший жить по-европейски, подавший их влас­тям и соответствующее прошение, придумал даже обидное ругательство: кислощейный пат­риотизм. И так и были бы мы все кислощейными патриотами, если бы не новогодняя оказия с каким-то с чиновником, у которого жена отыскала заначку, расстроив таким образом его планы устроить себе именины сердца. О случае этом сохранился рассказ, записанный одним из любителей старины: прискакал, дескать, этот чиновник в один из городов, вроде как бы с проверкой, и стал запугивать: сейчас, говорит, найду у вас всякие неполадки по пожарной и медицинской части и штрафы платить заставлю… А что делать в таких случаях, было уж всем известно. Притащили чиновнику и того, и другого, и щей кислых бочонок к Новому году в тарантас кинули. Порастрясли их только немного, пока несли. Чиновник на этот бочонок и плюхнулся. Сидит на нем, думает, чего бы еще стребовать, а растрясенные кислые щи меж тем от его зада согрелись, и бочка-то возьми и разорвись. Полгубернии потом — в кислых щах. От ананасного запаха в носу свербит. На реках от пены — что тебе ледоход. Всякое пароходное движение остановилось. Рыба пеной этой наелась и така жирна стала, что нырять силы не стало, так по верху воды и плавала — руками бери. Чиновника же пулей унесло в небо, только через два дня домой воротило…

В найденной не так давно в селе Горюхине летописи можно вычитать и всякие подробности этого удивительного происшествия. По ее тексту чиновника с неба не домой воротило, а в заморский город Париж унесло, где о кислых щах и слыхом не слыхивали. Там на Новый год пили какое-то «шимпанское» или «шинпанское», не сразу и разберешь. Тоже хороший напиток, и тоже норовивший взорваться, но уже без того, чтобы на два дня в небо. Разве что пробкой в лоб или еще куда. Вот и повелось с тех пор у чиновников требовать себе на проверках не кислых щей, а «шинпанского». От чиновников и народ потом перенял, чтобы и у них на Новый год тоже все было «как у людей».

Как появились новогодние поздравления

В прежней России как выйдет царь с Патриархом на Красное крыльцо — так все и валятся лбами на землю. И такой на людей страх нападал, что говори им что иль кричи — не услышат. Хоть кол на голове теши. А и спросишь прямо у кого что — один все ответ: «Не могу знать, Ваше Величество» да «Не смею сказать, Ваше Величество». Те, кто ближе был, в слугах и конюхах, пообвыкали со временем, так что и глаза осмеливались поднимать, и кивнуть могли, и даже слово какое в благодарность вымолвить, но так чтобы ко всему народу обратиться — никак не получалось это у российских царей. Пробовали издавать манифесты с орлами и сургучными печатями и вешать их на столбах, чтобы пожелать людям здоровья и счастья. Находились даже и выучившиеся читать, но и все равно все было без проку: стояли такие грамотеи у столбов, чесали лбы, а пересказать складно — разве же сможешь. И думали люди, что о счастье их никто не заботится и о здоровье их никто не думает. Изменилось все только тогда, когда появились на Руси президенты, но и тоже не сразу. Вначале и президенты мало общались с народом. Разве случайно только, прогуливаясь где-то. Владимир Ильич встретил раз на лугу печника и вернулся домой опечаленный. Известно, какие слова у печника, не везде и произнесешь. Иосиф Виссарионович, был случай, выпил стопку с шахтером Стахановым. Никита Сергеевич любил хаживать на выставки, где делился с народом своими впечатлениями… Обычая же поздравить народ с Новым годом, пожелав ему здоровья и счастья, у президентов никакого не было. Да как и вспомнишь о людях, когда столько дел. И тоже тут помог случай. На одном из приемов для важных чиновников встает президент и по обычаю произносит тост: «Стол наш ломится от изобилия, и мы поднимаем здесь бокалы с шампанским. Так пусть же жизнь наша в Новом году будет, как это шампанское и как этот стол — легкой, волнующей и полной изобилия, бьющего через край!» — «Браво, браво, — послышалось тут от столов, — лучше и сказать ничего нельзя. Жаль только, что народ наш этого не слышал. Поняли бы все тогда, что и в эти дни мы, не переставая, думаем о народе…» — «А если президенту сказать все это по телевизору перед боем курантов?» — высказал кто-то счастливую мысль, и все дружно и зааплодировали….

С тех пор и не проходит ни одного года, чтобы не пожелали народу здоровья и счастья. Оттого, верно, и жить стало на Руси еще лучше и еще веселее…

Откуда появилось название года лошади


В заморских странах — там строго. Как определили в древние времена, что начинать надо с крысы, так и вели всегда счет от крысы. За крысой буйвол, за буйволом — тигр, потом то ли кот у них, то ли заяц… Кто так говорит, кто этак. Путаются здесь маненько, не могут точно сказать… Но далее, до козы, которую из-за туманной неясности могут принять за овцу или даже барана, опять у них строгий порядок: дракон, змея, лошадь… У нас на Руси не так. Простору больше. Тоже, конечно, и по этим животным года называли: и год козла был, и год барана, и год змеи… Всегда с прибавкою, правда: не просто скажут, что год змеи, а и уточнят еще, что год змеи подколодной. Не просто год свиньи, а свиньи жирной, не просто год козла, а козла… Ну и все в том же духе. И порядок всегда был свой. За крысой мог пойти не буйвол, а овца, или хорек, или лиса и петух (часто и двойными именами у нас года называли), а то и опять свинья, и опять. По нескольку лет кряду. Или вдруг встрянет какой-нибудь год медведя, и никак его не прогонишь. Все год медведя и год медведя. А вдруг еще какой-нибудь год кукурузы. А то было еще, что разбивали года на пятилетия и каждому давали свое название: год-начинальник, год-определяльник, год-завершальник… Были еще года-вершки и года-корешки, года в ряд и года из стороны в сторону, года ускорения и года торможения, года весны и года оттепели… Считалось почему-то, что как год назовешь, так его и проживешь. Строго к этому подходили, оттого и мудрености в названиях годов у нас было много. И то учтут, и другое. Но и все равно ошибались. Глянешь в календарь — год весны, а выйдешь на улицу без калош, окажется, что и не весна это, а оттепель…

Столько всяких годов было на Руси, что теперь не сразу и определишь, откуда какой и пошел. Вот и с годом лошади путаются теперь историки. С годом дракона — там ясно! От Змея Горыныча все пошло. Объявился он в русской земле и повадился таскать русских девок. Удержа никакого не было, пока не догадались обратиться к Никите Кожемяке. Легко справился он с Горынычем, даже соху к нему как-то сумел приладить. Оттого за годом дракона и идет у нас сразу год Кожемяки. С годом же лошади — тут споры. Кто-то говорит, что год лошади появился у нас вслед за годом Соловья-разбойника. Свистал он так, что все леса к земле клонились и травы сохнули… Год целый взаперти все сидели, боялись за порог и нос высунуть: от покрика соловьиного и люди, и лошади мертвыми падали. Заробел было при виде разбойника и конь Ильи Муромца — Бурушка: упал на колени. Взял тогда Илья плетку и ударил коня по крутым бокам: «Травяной ты мешок, а не богатырский конь. Не слыхал, разве, шипу гадючьего? Вставай, давай, на ноги, не то волкам тебя отдам на съедение». И вскочил тогда Бурушка на ноги, и подскакал к Соловьиному гнезду…

В честь подвига Бурушки будто бы и был назван годом лошади следующий год за годом разбойника. А все ж более верной нам кажется мысль о происхож­дении года лошади на Руси не от Бурушки, а от Сивки-Бурки, одна шерстинка которой была серебряной, другая золотой, а когда бежала она, из ноздрей пламя пыхало и земля вся дрожала…

Иванушка-дурачок поймал ее ночью в поле, ловко накинув петлю на голову. «Отпусти ты меня, Иванушка, — взмолилась лошадка, — я тебе за это сослужу великую службу. Выйдешь в поле, прокричишь богатырским покриком: „Сивка-Бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!“ — тут я и появлюсь. Любое желание исполню! Хочешь — Елену Прекрасную, хочешь — новое корыто в хозяйство».

С такой лошадкой и у Ивана, и у братьев его, и у отца с матерью, и у всех такая жизнь началась, что и помирать уже никто не хотел. О чем ни попроси Сивку-Бурку — любое желание исполнит. Крикнешь только: «Сивка-Бурка, вещая каурка!», и копыта застучат радостно и гулко. Появилась даже вскоре и песенка о чудесной лошадке: «Сивка-Бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой. Сивка-Бурка, вещая каурка, очень, очень надо встретиться с тобой...». Любили петь ее в полночь, когда часы двенадцать бьют, и старались петь с хрипотцой, думали почему-то, что таким и должен быть богатырский покрик…

***

Призовем и мы в новогоднюю ночь Сивку-Бурку, чтобы пожелать всем вам здоровья и ­счастья!

С Новым годом и с новым ­счастьем, дорогие читатели!