Свой прогнозный анализ экономики России на ближайшую перспективу на недавно прошедшем в российской столице международном Форуме деловой авиации представила Наталья Орлова, главный экономист, аналитик аналитического отдела инвестиционного подразделения Альфа-банка.
За последние пять лет посткризисный рост связан с ростом потребления, который сейчас превышает уровень 2008 г. на 20%, в то время когда ВВП и инвестиции показывают более слабую динамику. Последние месяцы не так явно, но общая тенденция предыдущих лет была все-таки сильной. До последнего времени модель выглядела достаточно устойчивой.
Домохозяев приучили к потреблению
У россиян есть четыре аргумента, мотивирующих сохранение потребительского спроса.
Первый аргумент, приглашающий население потреблять, — бюджетная политика. Если взглянуть на изменения структуризированного бюджета, то несложно увидеть, что финансирование суммарных социальных расходов в 2007 г. составляло около 40%, а в 2013 г. — уже 60%. То есть государство взяло на себя большие социальные обязательства. Под социальными расходами понимается не только индексация пенсий, но и повышение зарплат в госсекторе, который составляет 25% занятости. Именно на этот большой сегмент и направлен вектор роста потребления, который весьма ощутим в бюджетной сегментации. Скажем, индексация зарплат в бюджетном секторе опережает среднеуровневый 11-процентный рост. Такая динамика не исключение и для предыдущих лет.
Самый устойчивый фундаментальный фактор, определяющий оптимизм домохозяйств, — демографический. Известно, что в 90-е годы прошлого столетия у нас был значительный спад рождаемости. Если в 1989 г. доля населения моложе 20 лет составляла 44 млн человек, то в 2012-м — всего 30 млн. Практически за 20 лет численность молодого поколения, которое выходит на рынок труда, сократилось у нас на 14 млн человек. Поэтому неудивительно, что безработица в России находится на историческом минимуме (менее 5%). Дефицит рабочей силы — это плохо для работодателей, но хорошо для населения, чувствующего комфортное отсутствие серьезной конкуренции на рынке вакансий.
Третий фактор — желание населения потреблять. Это не врожденная черта россиян. Высокий инфляционный уровень предыдущих двух десятилетий и недоверие к инструментам сбережений выработали у наших соотечественников склонность быстрее расставаться с накоплениями. Словом, культура сбережений у нас не очень развита и колеблется, как и в докризисные годы, на уровне 5—10%. На этот процесс почти не повлияло и снижение инфляционной планки. На самом деле свойство россиян не откладывать на завтрашний день деньги (но не работу) финансисты называют положительным. Доля услуг в структуре российского потребления пока не очень большая — 26%. Во многих странах она доходит до 60%, в развивающихся — от 30 до 40%. Это говорит о том, что у нас есть «запас» роста спроса в сегменте услуг. Если население будет богатеть, то люди будут больше путешествовать, уделять внимание досугу и увлечениям.
Четвертый аргумент в пользу потребления указывает на несильную закредитованность россиян. Известно, что в стране есть когорта потребителей, взявших по четыре-пять кредитов, но их доля в целом невелика. Одновременно имеется целая социальная группа, которая опасается кредитоваться. В среднем розничное кредитование в России составляет порядка 12% по году — указывает на незначительность данного рынка. Следовательно, и число заемщиков будет увеличиваться.
То, что хорошо для населения, не вполне устраивает производителей. Рост доходов потребителей — это рост зарплат и, соответственно, издержек компаний. Долгосрочная тенденция, когда доля корпоративной прибыли, ресурсов для инвестиций устойчиво снижалась по отношению к ВВП, а доля зарплат росла, началась в 2000 г. Такую динамику стимулировала налоговая политика государства — бюджет в основном опирается на корпоративную налоговую нагрузку. Вклад населения здесь пока весом не настолько.
Желание населения потреблять и невозможность компаний инвестировать привели к снижению темпов роста экономики. Оценка ВВП производится по трем основным факторам. Это инвестиционный капитал, демография, то есть наличие трудовых ресурсов и производительность труда. Мы не имеем свободных производственных мощностей, чтобы дозагрузить предприятия для выпуска большего объема продукции. Демография, как было указано, тоже не помогает росту. Ограничена и производительность, потому что больше трудовых ресурсов не появляется, а качество капитала отстает.
Поэтому, когда мы думаем про потенциальный рост России, выходит, к сожалению, что на ближайший пятилетний горизонт темпы роста ВВП не могут превышать 1—2% в лучшем случае. Такова новая реальность.
Государство привыкло к нефтезависимости
Что на этом фоне делает правительство? Пока оно удерживает на плаву реальный сектор, предоставляя ему больше финансовых ресурсов. Центральный банк повышает процентные ставки — стоимость денег с начала года значительно выросла. При этом через коммерческие банки в экономику поступает больше денег. Сейчас ЦБ совместно с Минфином финансирует 10% активов банковского сектора. Налицо монетарное или количественное ослабление, что означает поддержку Банком России финансового сектора. Это абсолютная необходимость. В этой ситуации, к сожалению, нельзя говорить о снижении регулятором процентных ставок, потому что ликвидность, которую он дает, замещает отток депозитов. Последнее неплохо для рынка, так как сохраняет определенный спрос, но с точки зрения накопленных сбережений эта тенденция непривлекательна.
Проявляются большие риски для концепции роста комфортного потребления. Они связаны с бюджетной политикой. Бюджет поддерживает социальные обязательства за счет растущей зависимости от цен на нефть. Если до 2008 г. уровень цены на нефть, при которой бюджет был сбалансирован, составлял 20—30 долл. за баррель, то к 2010 г. эта величина скакнула до 100—110 долл. Государство взяло на себя поддержку экономики, ценой чему стал рост зависимости от нефти. Отсюда вопрос: какие есть у бюджета опции для того, чтобы финансировать социальные обязательства и поддерживать экономику, но при этом управлять рисками? Таких опций немного. Мы можем повышать налоги, оптимизировать расходы, думать о финансировании дефицита. Можем даже согласиться на рост инфляции, дабы социальный пакет стал меньше в реальном выражении.
Нет привычки управлять расходами
Проблемным для бюджета остается и процесс управления расходами. В прошлом году 90% прироста расходов было связано с социалкой. Одновременно были заморожены тарифы, и естественные монополии недополучили денег напрямую с рынка, что привело к снижению в 1-м полугодии инвестиций более чем на 2%.
Сегодня внешние рынки закрыты, внутренние не отличаются привлекательностью процентных ставок. Поэтому крайняя опция — согласиться с растущей инфляцией — становится все более актуальной. Все понимают, что в долгосрочной перспективе высокая инфляция приведет к ухудшению экономики. Но зависимость бюджета от нефти в некотором смысле требует согласиться на такую жертву. Взгляд на инфляцию на следующий год сильно изменился. Ожидаемый рост — с 6 до 8%. По ощущениям, в середине следующего года инфляция может доходить до двузначных величин. Это связано с ограничением на импорт продовольствия, что ведет к росту потребцен на 1—1,5% на ближайшие 12 месяцев.
Итого. Темпы роста остаются достаточно низкими (1,5—2%). На большее у нас нет возможностей и прежде всего инвестиционного капитала. Трудовые ресурсы ограничены. Повышение процентных ставок, безусловно, будет продолжаться (ЦБ должен стабилизировать валютный курс и отвечать на вызовы), но не будет сильным, чтобы купировать инфляционные риски абсолютно. В случае если процентные ставки вырастут более радикально и бюджет окажется более жестким, то тогда мы сможет избежать самого негативного сценария.