Конференция в ВШЭ. Теория верна — практика подкачала?

Вслед за прошедшим в МГУ им. М.В. Ломоносова Московским экономическим форумом в ВШЭ прошла международная научная конференция «Модернизация экономики и общества». Объединил события анализ мировых и российских экономических проблем. Однако подходы к изучению причинно-следственных связей и сформулированные выводы были разными. Ни один из именитых участников не почтил своим присутствием оба мероприятия, явно предпочитая заочную полемику…

Состоится ли новая модель экономического роста в России?

Такова была тема основного доклада конференции, подготовленного научным руководителем Высшей школы экономики Евгением Ясиным с сотрудниками и рассматриваемого ниже.

В констатирующей части отмечается, что возможными причинами глобального экономического кризиса, текущим проявлением которого стал затяжной характер наступившей рецессии, могут быть недостаточное регулирование финансовых рынков, старение населения развитых стран и их избыточная склонность к потреблению, активный переход от индустриальной стадии развития к инновационной.

Как известно, «индустриальная стадия характеризовалась изобилием дешёвого минерального сырья, широкое применение которого было важным фактором поддержания высоких темпов роста. Сейчас же невоспроизводимые ресурсы минерального сырья дорожают, и главным фактором роста становятся инновации, ориентированные прежде всего на производительность и эффективность. В связи с этим и институциональные изменения требуются такие, которые содействуют интенсификации потока инноваций: больше свободы, больше конкуренции».

И далее: «Особенность положения России в этой ситуации состоит в том, что по конкурентоспособности её экономика уступает развивающимся странам, пока они имеют преимущества по издержкам, прежде всего на рабочую силу, по соотношению цены и качества. Она также уступает развитым странам по инновационному потенциалу. Сильная сторона российской экономики связана в основном с природными ресурсами, нефтью и газом. Но это же и слабость, поскольку можно не предпринимать напряжённых усилий по развитию инновационного потенциала».

Наблюдается «неопределённость относительно приоритетов экономической политики. Наметился разворот к более архаичным отношениям между бизнесом, бюрократией и правоохранительными органами. Вместо стабильных налоговых условий — провоцирующее уход в тень кратное повышение страховых взносов для индивидуальных предпринимателей. Вместо защиты прав собственности — расширение практики ускоренного изъятия земельных участков и построек при реализации проектов, в которых заинтересовано государство либо аффилированные с ним структуры. Вместо снижения административного и силового давления на бизнес — активизация силовых структур, затрудняющая экономическую активность. В таких условиях предприниматели всё больше ориентируются на краткосрочную перспективу, избегая инвестирования собственных средств, особенно в рост эффективности. В условиях ослабления динамики экспорта и инвестиций основным драйвером роста стал потребительский спрос».

Сделан очевидный вывод, что «при стабильном уровне мировых цен на нефть (110–115 долл./барр.) возможно дальнейшее затухание экономического роста в ближайшие годы до 2,0% и даже ниже. Такое замедление чревато нарастающим отставанием России от других стран, а также накоплением внутренних дисбалансов, прежде всего в бюджетной сфере».

Справедливо подчёркнуто, что «нынешнее замедление экономического роста в России обусловлено в большей степени фундаментальными факторами — технологическими, ограничивающими рост производства (исчерпание потенциала роста добычи нефти, износ основных фондов, технологическая отсталость, недостаток квалифицированных кадров и др.), и институциональными, ограничивающими рост эффективности и склонность к инвестированию (недостаток конкуренции, избыток бюрократического регулирования, плохое качество госуправления, высокие издержки ведения бизнеса и др.)».

Таким образом, «страна исчерпала потенциал существующей модели роста с опорой на экспорт сырьевых ресурсов при нынешнем уровне развития институтов и высокой роли государства в экономике. Об этом свидетельствует драматическое замедление темпов экономического роста в конце 2012 — начале 2013 г. до уровня ниже 2%. …Формирование новой модели роста невозможно без опоры на частную инициативу, развития институтов рыночной экономики и инвестиций в человеческий капитал».

В то же время «нужно учесть, что институциональные реформы требуют значительного времени, результаты появляются не сразу. Институты меняются медленно, в том числе потому, что они предполагают формирование привычек людей, массовое усвоение правил и норм, придающих эффективность новым институтам».

Нельзя не заметить, что об этом твердили и в 90-е, не переставая, однако, ударно растаскивать «по своим» госсобственность и якобы формировать класс стратегических инвесторов, в реальности трансформировавшийся в клан олигархов. Перефразируя известную пословицу, можно сказать: пока все слушали — Васьки ели…

На прошлогодней Апрельской конференции в ВШЭ авторы предложили «три сценария развития: модернизация „сверху“, „решительный рывок“ и „постепенное развитие“. Два последних сценария как бы объединяют все варианты, противостоящие первому. Условно их вместе можно назвать модернизацией „снизу“ (демократической), или инновационным сценарием (по МЭРу). „Решительный рывок“ предполагает концентрацию важнейших шагов в начале, с целью создания сильных импульсов к успеху. „Постепенное развитие“ делает акцент на замедленное движение, позволяющее готовить общество к переменам, обсуждать их содержание и темпы, разрешать конфликты, принимать согласованные решения. Выбор был сделан в пользу последнего сценария, как наиболее соответствующего современному состоянию экономики и общества.

…Новая модель экономического роста предполагает осуществление в комплексе тех институциональных изменений, которые способны привести в действие в максимально возможном объёме силы, которые скрываются в человеческой личности, составляют исключительные особенности человеческого капитала, ныне у нас недоиспользуемые. Эти силы связаны со свободой, конкуренцией и правом, ставящим свободу и конкуренцию в здоровые рамки» (Выделено. — В. Т.).

Как необходимые условия указаны принцип верховенства права и независимости судов, формирование механизмов доверия между бизнесом и государством, расширение полномочий МСУ, дальнейшую демократизацию общества, развитие политической и инвестиционной активности населения в сферах здравоохранения, образования, на рынке жилья.

Новая российская надежда

По мнению авторов, «движущими силами новой модели экономического роста могут стать две набирающие влияние группы. Это „новый бизнес“ — динамичные компании, ориентированные на развитие в рыночных условиях, но не имеющие достаточных стимулов для инвестирования в существующих институциональных рамках. И это „новая бюрократия” — продвинутые региональные элиты, заинтересованные в динамичном развитии своих территорий, и эффективные профессионалы на федеральном уровне. Однако нынешняя структура управления экономикой и обществом, сложившаяся в ходе построения „вертикали власти“, генерирует стимулы к оппортунистическому поведению среди представителей „нового бизнеса“ и „новой бюрократии“, ориентируя их на стратегии перераспределения вместо производительной (продуктивной) деятельности» (Выделено. — В. Т.).

Итак, в качестве российской надежды рассматриваются две социальные группы — новый бизнес и новая бюрократия, действующие не только в интересах гражданского общества, но и совместно с ним. Сразу вспоминаются не только «новые русские» «лихих» 90-х, но и демократы первой волны, многие из которых в центре и на местах без задержки трансформировались в завзятых и алчных чиновников. Аналогия не случайна: разработчики состоявшихся российских реформ и предлагаемой модели дальнейшего экономического развития — знакомые всё лица.

Почему должна измениться ментальность новых предпринимателей и госслужащих, почему в их деятельности общественный интерес будет превалировать над частным и почему не раз преданное и обворованное российское общество должно им поверить — не говорится.

Особо примечательно признание в уже состоявшейся ориентации «новых русских — 2» на стратегию перераспределения вместо производительной (продуктивной) деятельности. Не меньший скепсис вызывает и надежда на «готовность (и способность) представителей нынешней российской элиты договориться о формировании системы правил, которые будут соблюдаться ими самими и не будут мешать долгосрочным целям развития экономики и общества… Работающие договоренности о новых правилах игры могут возникать только из диалога с участием организованных групп, представляющих интересы ключевых „стейкхолдеров“. А условием для создания „правильных стимулов“ внутри государственного аппарата является политическая конкуренция и давление со стороны сильного гражданского общества».

Процесс этот, однако, хоть и желательный, но длительный, а потому нелишне «предостеречь всех от излишнего оптимизма. Эффект подобных изменений будет проявляться постепенно, поскольку постепенны сами реформы. В лучшем случае (если все участвующие в процессе эксперты, предприниматели и чиновники отработают честно и добросовестно) позитивное изменение ситуации произойдёт через три-четыре года, когда будет реализована большая часть пакета технических мер и обновлённые институты будут восприняты теми, кому они были адресованы».

Словом, практический запуск новой модели экономического роста зависит от ответа на вопрос: кто и почему будет поддерживать и реализовывать институциональные реформы?

«Новый бизнес» — это «компании, знающие российский рынок, сформировавшие свои управленческие команды и обладающие финансовыми ресурсами, могут стать базой для новой модели экономического роста. Однако для этого у них должны быть достаточные стимулы, чтобы осуществлять инвестиции в России». В то же время, по признанию докладчиков, в посткризисный период оценки руководителей отечественных компаний по выборке 16 из 18 индикаторов для России были хуже средних показателей для 28 стран с переходной экономикой.

Поэтому вызывает вопросы утверждение, что «реальным источником роста доходов населения и поддержания социальной стабильности сегодня может быть только экономический рост, основанный на частных инвестициях». Очевидную недостаточность частных инвестиций связывают с отсутствием институциональных реформ, проведение которых, в свою очередь, во многом тормозится безудержной утечкой капиталов, к которой имеют коррупционное отношение некоторые из тех, кому надлежит заниматься реформами. Круг замыкается…

В современной России именно государство является ведущим игроком на инвестиционном поле. И даже если в ближайшем или отдалённом будущем проявится долгожданная корпоративная инвестактивность, рыночные силы, как утверждали в далёкие 70-е годы прошлого века учёные Римского клуба, хорошо реагируют на краткосрочные показатели и не могут быть хорошим гидом в долгосрочных перспективах. А убеждённый монетарист Милтон Фридман утверждал, что в высокоразвитых обществах уровень государственной координации, необходимый для всемерного использования возможностей, предлагаемых современной наукой и техникой, неизмеримо выше, чем в остальных.

Собственно, сами авторы признают, что при всех недостатках государственного участия в общественной жизни, «в России основным драйвером перемен традиционно выступало государство, курс которого в лучшем случае определялся конкуренцией узких элит, а в худшем — интересами и пристрастиями отдельных лиц. Широким слоям доставались главным образом роли исполнителей решений и критиков властей».

Информация к размышлению

На первый взгляд, утверждение о преимущественно позитивном восприятии в обществе в начале 2000-х «ограничения влияния крупного бизнеса («семибанкирщины» 1996–1998 гг.) на экономическую политику, которая была явно подчинена интересам нескольких крупнейших компаний», банально. Если бы не одно «но»: с ноября 1994 по апрель 1997 гг. Евгений Ясин был министром экономики РФ, а затем до октября 1998 г. — министром без портфеля по экономическим вопросам, внутренним и внешним инвестициям в Правительстве РФ. В 1995 г., в его министерскую бытность, состоялись скандальные залоговые аукционы — мошенническая, по сути, схема перераспределения огромных государственных активов в пользу ряда частных лиц.

Внимание: пуск!

В докладе подчёркивается, что «запуск новой модели экономического роста с опорой на успешный средний бизнес, сформировавшийся в 2000-е годы, требует изменения институциональной среды и создания условий для инвестиций. Но для этого необходимо обеспечение «правильных стимулов» в госаппарате, что, в свою очередь, требует существенных изменений в системе государственного управления. В каком направлении должны происходить эти изменения и на какую „социальную базу” они могут опираться? В развитых демократиях „правильные стимулы“ для госаппарата создаются политической конкуренцией и давлением со стороны гражданского общества. В России оба этих фактора слабы».

Итак, новая модель роста с опорой на средний класс требует институциональных изменений: актуальные для этого «правильные стимулы» и изменения в госуправлении. Отсутствие выбранного направления и «социальной базы». И т.д., и т.п. Клубок причин и следствий вместо попытки определения основного звена цепи российских проблем.

По мнению авторов, «необходимое давление внутри госаппарата и стимулы к изменениям могут возникать благодаря конкуренции между регионами. И в данном случае для нас может быть полезен опыт КНР, где, несмотря на несовершенные рыночные институты и высокую коррупцию, уже 30 лет поддерживаются исключительно высокие темпы экономического роста». Дорогого стоит подобное признание именитых либералов-экономистов!

Речь идёт о «векторе изменений, способных создать „правильные стимулы“ в российской системе госуправления, — это децентрализация. Но не в формате механической передачи на региональный и муниципальный уровень недостающих доходов, а посредством реального расширения автономии региональных и местных властей, что предполагает возвращение к федерализму».

Информация к размышлению

Правительство РФ утвердило перечень 20-ти российских регионов, на территории которых возможно создание зон территориального развития (ЗТР) — части территории субъекта РФ, на которой в целях ускорения социально-экономического развития субъекта формируются благоприятные условия для привлечения инвестиций в его экономику, а резидентам ЗТР предоставляются меры государственной поддержки.

Одна из целей — сокращение различий в уровне социально-экономического развития через формирование благоприятных условий для привлечения инвестиций в экономику «депрессивных регионов».

Создание зон предусматривается на территориях Республик Адыгея, Алтай, Бурятия, Дагестан, Ингушетия, Кабардино-Балкария, Калмыкия, Карачаево-Черкесия, Карелия, Северная Осетия (Алания), Тува и Чечня, в Забайкальском, Камчатском и Приморском краях, в Амурской, Ивановской, Курганской, Магаданской и Еврейской автономной областях. ЗТР может располагаться на территории нескольких муниципальных образований, действовать 12 лет. Предусмотрены нормы господдержки резидентов зоны, которым могут предоставляться в аренду земельные участки, налоговые льготы и инвестиционные налоговые кредиты сроком до десяти лет («Финмаркет», 15 апреля 2013 г.).

Хорошо бы правительству не забывать при этом справедливое замечание авторов о сбалансированном переформатировании системы управления с «вертикали власти» на действенное местное самоуправление и использовании китайского опыта конкуренции провинций и карьерного про­движения региональных чиновников в зависимости от экономи­ческих успехов руководимых ими провинций.

Упоминая новую бюрократию как достаточно квалифицированных и хорошо оплачиваемых специалистов, знающих реальности рыночной экономики, владеющих современными технологиями госуправления и имеющих карьерные амбиции, авторы отмечают, что «такие чиновники сегодня есть как в регионах, так и в федеральных ведомствах, но именно на уровне регионов может быть лучше виден конечный результат их усилий».

При этом признаётся, что «структура управления экономикой и обществом, сложившаяся в ходе построения „вертикали власти“, сама генерирует стимулы к оппортунистическому поведению среди представителей „нового бизнеса“ и „новой бюрократии“, ориентируя их на стратегии перераспределения вместо производительной (продуктивной) деятельности. Кто и как сегодня может изменить эту систему?»

Учитывая, что «при наличии определённой системы правил для обычных граждан, обычных предпринимателей и обычных чиновников представители высшей элиты чувствуют себя свободными от соблюдения этих правил, построение системы „верховенства права“ в России должно идти не сверху вниз (как это исторически происходило в современных либеральных демократиях), а снизу вверх, с распространением на элиту».

Обосновывая идею общественных договорённостей, предлагается в круг переговорщиков, кроме крупного бизнеса, включить «новых участников — в лице „нового бизнеса“ и региональных элит: именно эти две группы могут стать движущими силами новой модели экономического роста», а также элиты профессиональных сообществ (учителей, врачей, учёных, преподавателей вузов, деятелей культуры).

Казалось бы, при всей спорности предложения, продолжится обсуждение необходимых действий политически, экономически и социально активных представителей российского общества, сроки и ответственные за их совершение. Ведь время не ждёт и перемены более чем назрели!

Но негоже элите торопиться: «Только будущее покажет, насколько российские элиты готовы к поиску консенсуса на базе долговременных интересов в противовес ситуативному дележу административных и экономических возможностей. Критически значимым в данном отношении станет среднесрочный период..., по-настоящему прочную основу институциональных изменений, благоприятствующих экономическому росту, во всяком случае, в его постиндустриальном формате, способно составить лишь относительно высокоразвитое гражданское общество».

Однако «нынешнее состояние российского гражданского общества не обеспечивает его постоянного, относительно однонаправленного и действенного давления на элиты. Пока нет оснований рассчитывать, что давление общественных структур на элиты и государство в ближайшее время станет решающим фактором изменения тех институтов, которые принципиально значимы для экономического роста. Всё ещё слишком многое зависит от взаимоотношений внутри элиты, что относительно снижает предсказуемость политических и экономических процессов».

Вопрос, как большинству россиян жить в ожидании пришествия этого консенсуса элит, — остаётся без ответа. В конце концов, речь идёт об элите, а не о самом народе…

Новые мантры

Завершающий раздел доклада посвящён размышлениям о путях преодоления неравенства и увеличения инвестиций в человеческий капитал. Авторы сразу подчёркивают, что «одним из факторов, препятствующих формированию в России полноценного гражданского общества и его консолидации вокруг общих ценностей, является чрезмерное по меркам развитых стран неравенство в уровне доходов и потребления. Отчасти это неравенство — следствие структурных диспропорций российской экономики, в частности, недостаточного развития секторов, обеспечивающих формирование инвестиций в человеческий капитал».

Чтобы это произошло, «должны заработать эффективные экономические механизмы, способствующие формированию государственных и частных инвестиций в человека. Основными каналами таких инвестиций служат системы образования и здравоохранения, пенсионного обеспечения в старости. Кроме того, инвестиции в качество среды связаны с доступностью жилья и качественных жилищно-коммунальных услуг. Прорыв по перечисленным направлениям возможен лишь при сокращении неравенства и увеличения персональной ответственности граждан за формирование собственных инвестиций в человеческий капитал» (Выделено. — В. Т.).

Последняя фраза заслуживает особого внимания. Как будем сокращать неравенство — предметно не обсуждается, но на инвестиции (читай: платные услуги в сфере образования, здравоохранения и др.) граждан из собственного кармана указывается конкретно. Не секрет, что подобная политика целенаправленно подкрепляется законодательно и претворяется в жизнь.

Причём это происходит несмотря на то, что по признанию самих авторов «рост доходов населения в последнее десятилетие, структура их использования пока не приближается к характерной для развитых стран, соответственно, относительно низкой остаётся и доля собственных платежей населения в структуре финансирования инвестиций в человеческий капитал» (см. таблицу). Более того, «вклад секторов образования и здравоохранения в формирование ВВП за 2000-е годы практически не увеличился».

Неудивительно, что доходы населения в нашей стране остаются на уровне развивающихся стран, а расходы стремительно приближаются к уровню расходов в развитых странах. Попутно отметим, что данная диспропорция вносит свой вклад в наблюдающийся рост (пусть неравномерный) выдаваемых россиянам банковских кредитов.

Таблица. Потребительские расходы россиян, % от доходов

	2001	2002	2011
Покупка товаров и оплата	74,6	73,3	73,5
Покупка товаров	59,8	57,3	56,4
Оплата услуг, в том числе	14,8	15,9	15,6
оплата услуг системы	1,0	1,1	1,0
расходы на путёвки в санатории и дома отдыха, туризм и медицинские услуги	1,1	1,4	1,3

Источник: Росстат

Авторы непреклонны и особо выделяют свой следующий абзац: развитию инвестиций в человеческий капитал препятствовал высокий уровень неравенства, одним из генераторов которого являлся недостаточный уровень доходов, занятых в бюджетных секторах экономики (От себя добавим: и в частном секторе также. — В.Т.). Наша гипотеза состоит в том, что смягчение зарплатной диспропорции между доходами занятых в секторе бюджетных услуг и других секторов экономики могло бы способствовать сдвигу структуры потребления в сторону повышения доли платных услуг. Выравнивание структурной диспропорции между доходами бюджетников и занятых в других секторах экономики приведет к сокращению неравенства».

Стойкая позиция! Смягчение зарплатной диспропорции между работающими бедными — вот оказывается в чём суть проблемы неравенства. К слову сказать, неравенства как такового, абстрактного, а не конкретного социального неравенства, разъедающего российское общество.

А более сотни олигархов с капиталами в 300 млрд долл. — что, в капусте нашли? А децильный коэффициент (соотношение доходов между 10% самых богатых и самых бедных россиян), давно зашкаливший за официальные значения 15—16 единиц, — не показатель опасной социальной дифференциации, нарастающего социального неблагополучия, грозящего политической бурей? Разве коррупция, триллионные распилы» и взятки не корыстно перераспределяют бюджетные потоки, обескровливая инвестиционный потенциал тех сфер, которые теперь, словно заклинание, все подряд гордо именуют человеческим капиталом? Как можно «не заметить», рассуждая о зарплатной диспропорции 25 млн. занятых в неформальном секторе российской экономики с зарплатами, примерно на 18% ниже, чем в формальном? Здесь люди с самым разным образованием и квалификацией (от самого высоко до полного отсутствия) не потому, что там хорошо, а потому, что формальный сектор экономики сужается. Многие из них стремятся вернуться в формальный сектор, выйти из «тени», платить налоги — но не всем удаётся(«Финнам», 16 апреля 2013 г.).

В заявленной авторской позиции на подобные «мелочи» внимание не обращают. Просто предлагается «направить на повышение оплаты труда занятых в бюджетной сфере ресурсы, достаточные для формирования регулярных отчислений работников в системы медицинского и накопительного пенсионного страхования. Тем самым будет обеспечено качественное изменение объёма и структуры потребления и сбережений этой категории населения, созданы предпосылки для роста предложения соответствующих услуг и постепенного вовлечения в эти отношения занятых в небюджетных секторах экономики. Впоследствии по аналогичной схеме можно перейти к поддержке дополнительных расходов на образование, на оплату услуг ЖКХ и решение жилищной проблемы».

С подобным подходом, но лишь как одной из составляющих решения проблемы, можно было бы согласиться, если бы предусматривались чёткие и выполнимые параметры гарантируемых государственных услуг и обоснованный баланс между ними и услугами, дополнительно оплачиваемыми самими гражданами. Но речь идёт о расширении инвестирования здравоохранения через преимущественное развитие частного сектора и тем самым перенос центра тяжести финансирования услуг по охране здоровья именно на граждан.

Так, известное выражение «сначала — всё мне, а потом — каждый себе» либералы-рыночники доводят до совершенства: и сначала — всё мне, и потом — каждый в отдельности — тоже мне! Страховая медицина в данном случае не более чем фигура речи — индивидуальные и корпоративные взносы сделают кошелёк каждого необратимо тоньше.

Непонятно, почему авторы уверены, что «следствием перехода к рыночным отношениям в секторе инвестиций в человеческий капитал будет усиление конкуренции на рынке труда и увеличение давления занятых в негосударственном секторе экономики на работодателей в сторону повышения оплаты труда. В этих условиях предприятия частного сектора будут вынуждены добиваться большей эффективности и повышения производительности труда (как путём сокращения избыточной занятости, так и путём использования новых технологий и оборудования). Поэтому описанные выше изменения возможны только при полномасштабных институциональных преобразованиях» (Выделено. — В. Т.).

Столь знаменательное признание, в зависимости от полноты (неполноты) институциональных реформ, фактически либо перечёркивает предыдущие рассуждения, либо позволяет оправдать их неосуществимость отсутствием необходимых преобразований: теория верна — практика подкачала!

*****

В докладе так и не прозвучали словосочетания «индустрия новой экономики» (новая индустриализация), «социальная справедливость», «неравенство доходов между социальными группами» (а не внутри одной из них), «распределение национального богатства» и т.д. Даже тезисно не упомянуты последствия вступления России в ВТО и банковского кризиса на Кипре — крайне важные для разработки экономических моделей развития, динамика баланса материальной (новоиндустриальной) и нематериальной составляющих по мере становления «экономике знаний». Обойдены должным вниманием и глобальные экономические проблемы, и многие другие, хотя бы краткий анализ которых повысил бы ценность исследования. Это характерно для многословно рассуждающих о человеческом капитале и свидетельствует, прежде всего, о неизменной приверженности либеральному рыночному фундаментализму на деле, несмотря на завуалировано вынужденные реверансы на словах современному экономическому «мэйнстриму».

Отчётливо проявившееся в докладах и выступлениях на Московском экономическом форуме и конференции в ВШЭ противостояние авторитетных зарубежных и отечественных экономистов в ущерб авторитету глобальной и российской (в частности) экономики — продолжается. Продолжается и жизнь — параллельным курсом …

P.S. Президент Владимир Путин и премьер Дмитрий Медведев приняли решение провести встречу представителей экономического блока правительства, членов президентской администрации и экспертов. Как пишут СМИ, это исключит поиск «виноватых», если принятые решения себя не оправдают (NEWSru.com/Экономика, 15 апреля 2013 г.). Принцип коллективной безответственности, давно сменивший принцип персональной ответственности — торжествует