Десять лет ныряем — все дна не видно

Наше несчастье — не в сырьевом богатстве, а в интеллектуально-политической бедности
| статьи | печать

Уже 10 лет, как мы пытаемся попасть в ВТО. Во время недавнего саммита руководителей восьми стран мы опять были свидетелями очередной трагикомедии под названием «Вступление России в ВТО». Первый раз эту пьесу давали приблизительно в 1998 году, когда еще Ельцин лично заявлял, что через пару месяцев вступаем, «я все решил, и друг Билл скоро поддержит». В 2006-м такие заявления звучат из уст значительно ниже рангом, а у главного контрагента — США — по-прежнему есть к нам масса претензий.

 

Главным аргументом за вступление в ВТО является то, что эта организация стала широкой политической площадкой с развитым правовым и организационным инструментарием для проведения многосторонних переговоров в области экономики, международной торговли и частично финансов.

Шансы достижения положительных результатов на этой площадке определяются следующими факторами:

  • «весовой категорией» переговорщика, которая определяется экономическим потенциалом страны или регионального объединения вроде ЕС;
  • способностью переговорного аппарата страны сформулировать для себя упомянутые интересы, завуалировать их для оппонентов и эффективно реализовать в ходе переговорного процесса;
  • международной политической обстановкой вокруг страны.

Со всеми этими факторами у нас есть те или иные проблемы. Борьба за отстаивание своих переговорных позиций в ВТО ведется развитыми странами на грани научного поиска в области экономики и права.

Ключевая задача переговорного аппарата в этом деле — максимально точное прогнозирование экономической ситуации в своей стране, мире и отдельных регионах, точное целеполагание в этой связи своей внешнеэкономической политики и стратегии, разработка переговорных позиций различного уровня, просчет сценариев переговорного процесса. ВТО — это чрезвычайно тонкий и сложный инструмент экономической политики. Способна ли наша госмашина взять его в руки?

Как хвост крутит собакой

За десятилетие российского присоединения доля топливно-сырьевых товаров в нашем экспорте в стоимостном выражении выросла с 37 до 61% — от товарного экспорта (в натуральном выражении объемы выросли значительно скромнее), экспорт товаров высокой степени переработки и услуг стагнировал. Несмотря на заклинания Правительства, не уменьшается экспорт российского капитала за рубеж вследствие неблагоприятного инвестиционного климата.

Паритет покупательной способности рубля по-прежнему более чем в три раза превышает его обменный курс по отношению к доллару США, что характерно только для наименее успешных стран Центральной и Восточной Европы. Для большинства развитых стран этот показатель слегка превышает единицу. Доля экспорта России в совокупном мировом экспорте составляет, по данным все той же ВТО, 0,93%.

Хотя в последние два года в некоторых отраслях отмечается не совсем устойчивая положительная динамика, стабильность этих достижений пока под вопросом.

Может ли страна, законодательство, государственная машина и финансовая система которой с начала 90-х годов отрегулированы в интересах развития добывающих отраслей, а в последние 4—5 лет и в интересах крупных государственных или полугосударственных монополий, выработать такую экономическую политику, которая бы способствовала устойчивому росту широкого спектра отраслей?

Сырьевые монополисты устроились так, что не заинтересованы в развитии внутреннего рынка, в том числе и для своей продукции. Инвестиционный климат в России не стимулирует в достаточной мере инвестиции внутри страны, а, наоборот, подталкивает к вывозу капиталов и трату их на что угодно, лишь бы не подвергать риску, который их ждет на Родине.

ВТО не спасет нас от себя

Ведя переговоры, Правительство находится между двух огней: с одной стороны, иностранные государства стремятся выторговать уступки, а с другой — отечественные отраслевые объединения и просто крупные предприятия и прочие лоббирующие организации стремятся убедить Правительство защищать именно их.

Фатальная проблема наших переговорщиков заключается в том, что процесс был начат задолго до того, как были системно сформулированы основные задачи и принципы своей собственной промышленной и аграрной политики. На наш взгляд, они и сейчас удовлетворительно не определены. Как результат, мы наблюдаем нарастание жесткости в требованиях ключевых иностранных партнеров по мере продвижения переговоров к завершению. Политика развития отраслей должна быть выработана до, а не после завершения переговоров. Однако в 90-е годы сменявшие друг друга правительства «реформаторов» видели в ВТО скорее инструмент для продавливания в российском парламенте тех или иных законов, чем высокотехнологичный инструмент защиты интересов отечественного бизнеса как на собственном, так и на международных рынках.

Наиболее ярким примером может служить сфера сельского хозяйства, где переговорщики гордятся достигнутыми результатами, а аграрии утверждают, что ни планируемый уровень тарифной защиты, ни уровень субсидий не способны упрочить позиции отечественных производителей даже на российском рынке. Так, по многим видам товаров и услуг неиспользованные возможности защиты отечественного рынка переносятся в сферу действия ВТО, в то время как есть немало способов осуществить защиту без участия в этой организации.

Нынешние студенты, что печальнее, — не только студенты, уже воспринимают как аксиому тезис, что Россия экспортоориентированная страна. Но это большая ошибка, Россия еще долго не станет развитой, если в основе будет лежать только вектор стимулирования экспорта,  она обладает огромным нереализованным потенциалом внутреннего развития.

Первоочередная задача — развитие с опорой на внутренний рынок, что предполагает поддержку высокотехнологичного экспорта. Деятельность российского государства на международной арене в сфере экономики должна служить цели укрепления собственной экономики и повышения благосостояния населения, а не наоборот. Наше несчастье — не в сырьевом богатстве, а в интеллектуально-политической бедности.

Климат для ведения бизнеса в России и осуществления инвестиций неблагоприятен в первую очередь из-за неспособности государства выполнять свои обязанности. При этом страна располагает большими сырьевыми ресурсами, и бизнес находит все способы, как превратить их в капитал кратчайшим путем.

Где финальный компромисс?

Теперь о главном оппоненте нашего вступления в ВТО. Пользуясь китайским опытом, можно предположить, что американцы дадут свое согласие только тогда, когда, во-первых, увидят дно нашей переговорной позиции. Почему к 2000 году появился резкий прогресс на переговорах с Китаем?  Да потому, что США отметили, что темпы роста экономики этой станы были наибольшими в мире. Конкурентоспособность китайских товаров достигла такой степени, что в США поняли: с ВТО или без него китайский экспорт все равно проникнет на их рынок. Придется создавать такие торгово-политические барьеры на его пути, что легче договориться в рамках ВТО и разменять что-нибудь по-крупному.

Мы же пытаемся вступить сначала на падающем тренде, в последние годы на слабом росте. А поскольку очень хотим стать полноправным членом — легко идем на уступки.

Во-вторых, американцы не дадут свое согласие без финального выгодного компромисса. В случае с Китаем это была договоренность о неиспользовании накопленных колоссальных долларовых резервов, которая соблюдается. Дело в том, что объем экспорта Америки, самой мощной экономической державы в мире, неуклонно падает в последние годы в отличие от Европы и тем более новых индустриальных стран. При этом США многие годы имеют дефицит платежного баланса, который превысил в настоящее время 800 млрд дол. На переговорах мы имеем дело с державой, главным экспортным товаром которой постепенно становится ее валюта на том основании, что большинство стран признают ее резервной.

Таким образом, ясно, что на данном этапе вступления в ВТО очередной раз проиграна самая важная комбинация — политическая. Сочетание добровольной ограничительной финансовой политики со слабой внешнеторговой политикой вкупе с чрезвычайно рыхлым, неуверенным госуправлением сигнализируют основному партнеру по переговорам, что дно нашей переговорной политики еще не показалось.