Последние несколько лет показали, что в российском банкротном и корпоративном праве появилась ранее не известная категория лиц – бенефициарные владельцы компаний. С каждым годом увеличивается число дел, в которых суды вынуждены отойти от формального взгляда на участников юридического лица как на истинных владельцев бизнеса. При этом речь идет о случаях, когда не только бенефициарный владелец прячется от кредитов контролируемого им лица, но и сам бенефициар раскрывает себя, чтобы получить возможность защитить свои интересы. О том, как формируется практика по экономическим спорам с участием бенефициарных владельцев, может ли их спасти от ответственности сложная система офшоров, нужна ли российским судам доктрина «снятия корпоративной вуали», а также о дальнейшем развитии судебной практики по этим вопросам нам рассказал Павел Витальевич Хлюстов, адвокат, кандидат юридических наук, партнер Коллегии адвокатов «Барщевский и Партнеры».
Ред.: Павел Витальевич, как бы Вы охарактеризовали правовой статус бенефициарного владельца юридического лица с точки зрения российского права?
П.В.: Говоря о бенефициарных владельцах, нужно признать, что сегодня мы находимся на новом витке развития отечественного корпоративного права. В то же время необходимо понимать, что мы лишь в начале пути, поэтому сейчас невозможно говорить о завершении формирования правого статуса бенефициарного владельца. Можно говорить лишь о маленьких фрагментах, постепенно превращающихся в картину. То, что этот процесс будет развиваться дальше, у меня не вызывает никаких сомнений.
Давайте вспомним. Еще 10–15 лет назад многим казалось, что категория бенефициарного владельца чужда российскому частному праву. Однако время показало, что это ошибочный тезис. И это объясняется прежде всего тем, что почти весь средний и крупный российский бизнес построен так, что истинные его владельцы надежно спрятаны за сетью юридических лиц и номинальных владельцев.
До поры до времени, пока российская экономика находилась в благоприятных условиях, такая модель не вызывала угрозы для оборота. Но отголоски мирового финансового кризиса 2008 года привели к резкому увеличению просроченных денежных обязательств и, как следствие, к росту банкротств. В итоге многие кредиторы остались один на один с многомиллионными, а нередко и с многомиллиардными брешами в балансах некогда надежных, как они считали, контрагентов. У них оставалась возможность привлечь к субсидиарной ответственности участников и акционеров. Но даже те немногие, кому это удавалось, в конечном счете ничего не получали, поскольку эти «участники и акционеры» были обычными номиналами и пустышками. Реальным владельцам удавалось уйти от ответственности.
Для разрешения сложившейся ситуации было два пути: отойти от формализма в судебной практике и наконец-то признать, что, помимо участников и акционеров, следует выделить еще и категорию реальных владельцев бизнеса, либо оставить решение этой проблемы на откуп нецивилизованным способам возвращения долгов.
К счастью, существовавший на тот момент ВАС РФ пошел по первому пути и постепенно вывел судебную практику в нужное русло. Экономическая коллегия ВС РФ продолжает двигаться в этом направлении. Реформа законодательства о банкротстве и юридических лицах привела к тому, что конечный бенефициар может стать полноценным субъектом юридической ответственности. В такой ситуации правовой статус конечного бенефициара имеет не только плюсы, но и минусы. В итоге за последнее десятилетие правовой статус конечного бенефициара успел приобрести определенную форму. Из лица, которое могло снимать сливки и безнаказанно исполнять роль кукловода, конечный бенефициар постепенно превращается в лицо, которое может нести юридическую ответственность.
Ред.: Сейчас увеличивается число уголовных дел, в которых фигурантами выступают бенефициары обанкротившихся предприятий. Насколько эффективен этот путь для возвращения денег обманутым кредиторам?
П.В.: Универсального рецепта не существует. Очевидно, что кредиторы стараются использовать любой шанс, чтобы вернуть деньги. В ход идут и гражданско-правовые, и уголовно-правовые механизмы. И главная задача правоохранительных органов заключается в том, чтобы уголовно-правовые механизмы не превращались в средства шантажа, а бенефициары в козлов отпущения за ошибки менеджмента компании. Следственным органам следует четко понимать, что разумный предпринимательский риск не тождественен преступлению. Пока же практика такова, что органы нередко оказывают необоснованное давление на владельцев обанкротившегося бизнеса, а последние, боясь оказаться за решеткой по надуманным основаниям, предпочитают гасить задолженность компании за счет личных средств.
Отчасти именно по этой причине возрастает количество случаев погашения требований всех кредиторов в рамках процедуры банкротства третьим лицом, являющимся бенефициаром. Хотя это достаточно печальное явление, в этом можно найти и положительные последствия. Увеличение случаев исполнения обязательств банкрота третьим лицом – один из поводов для дальнейшего совершенствования законодательства, регулирующего эту процедуру. Возьмем, к примеру, дело о банкротстве кредитной организации «Мой банк». Это первый случай, когда обязательства кредиторов банка были погашены третьим лицом, выплатившим более 15 млрд руб. В то время я был привлечен для юридического анализа положений ст. 189.93 Закона о банкротстве, определяющих порядок и последствия исполнения обязательств кредитной организации за счет средств, предоставленных третьим лицом. Выяснилось, что данная статья имеет серьезный пробел, связанный с дальнейшей судьбой банка, обязательства которого были погашены, но которому было отказано в выдаче новой лицензии. Положения законы были дефектны, но это никого не интересовало, поскольку реальных случаев применения этой статьи на тот момент не было. В итоге дело «Моего банка» послужило основанием для внесения изменений в ст. 189.93 Закона о банкротстве, разрешающих этот вопрос.
Нужно понимать, что уголовно-правовые механизмы должны быть задействованы лишь в исключительных случаях, когда существует достаточное количество доказательств, подтверждающих, что в поведении бенефициара усматриваются признаки преступления. Ошибки при принятии стратегических решений по управлению бизнесом, приведшие к банкротству, сами по себе не могут служить основаниями для привлечения к уголовной ответственности. Это не означает, что кредиторы остаются беззащитными, ведь у них сохраняется возможность привлечь бенефициарного владельца к субсидиарной ответственности.
Ред.: Не кажется ли Вам, что активное привлечение участников и бенефициаров юридического лица к субсидиарной ответственности может подорвать значение института юридического лица?
П.В.: Мы слишком часто идеализируем какие-нибудь элементы юридических конструкций, превращая их в священных коров, и при этом забываем об их настоящем предназначении. Нам не хватает гибкости. Учение об отделении личности юридического лица от личности его участника, зародившееся еще в римском праве и активно развиваемое правоведами в конце ХIХ – начале ХХ века, – это фундаментальная основа современного корпоративного права. Его логическим продолжением является принцип отделения имущества юридического лица от имущества его участников, что у нас зафиксировано в ст. 56 ГК РФ.
Но не существует правила без исключения. Такой корпоративный щит, каким является юридическое лицо, может давать преимущество участникам лишь до тех пор, пока он используется для удовлетворения законных интересов. Когда юридическое лицо превращается в орудие для обмана и махинаций, правопорядок не может с этим мириться и продолжать предоставлять его недобросовестным участникам и бенефициарным владельцам привилегию ограниченной ответственности. У нас же то ли сознательно, то ли по наивности об этом часто забывают. Поэтому совершенно нормально, когда лица, которые осознанно приводили компанию к состоянию, когда она не способна расплатиться с кредиторами, будут вынуждены разделить с ней бремя долгов.
Если мы обратимся к опыту развитых правопорядков, то увидим, что нет ни одного государства, которое бы не позволяло привлечь контролирующих лиц, виновных в банкротстве юридического лица. Например, всем известен знаменитый английский прецедент 1897 года Salomon v. Salomon & Co., в котором был сформулирован принцип раздельности имущества компании и ее участников. В английских судах его свято чтут, но в ряде случаев этот прецедент неприменим и не позволяет недобросовестным участникам уйти от ответственности.
По этой причине сама по себе возможность привлечения контролирующих лиц к ответственности за их неправомерные действия никак не может сказаться на ценности конструкции юридического лица. Напротив, как раз обратная ситуация, когда кредиторы юридического лица остаются беззащитными и не имеют возможности защитить свои права законными методами, позволяет ставить вопрос о дальнейшем смысле, значении и девальвации юридического лица как правовой конструкции.
Тем не менее, я считаю, что с субсидиарной ответственностью при банкротстве начинает появляться другая проблема. В судебной практике просматривается опасная тенденция к необоснованному привлечению к субсидиарной ответственности контролирующих лиц. Наше законодательство совершенно правильно говорит о том, что привлечение к субсидиарной ответственности возможно лишь при наличии вины контролирующих лиц в банкротстве должника. Это правило очень важное, поскольку оно не позволяет привлекать контролирующих лиц к ответственности за обоснованный экономический риск. Однако в последнее время суды все чаще об этом забывают, в связи с чем субсидиарная ответственность фактически строится на началах риска, а не вины. Особенно это касается дел о банкротстве кредитных организаций. Это крайне печальное явление, свидетельствующее о фундаментальной судебной ошибке.
Ред.: А как быть с обратной ситуацией, когда кредиторы бенефициарного владельца по его личным долгам обращают взыскание на имущество юридического лица? Вы являлись представителем одной из сторон в ВС РФ по громкому делу «Альфа-Банк» против Сенаторова», в котором банк раскрыл многоступенчатую офшорную структуру владения и обратил взыскание на имущество юридических лиц по личным долгам его бенефициара на сумму более 50 млн долл. США. Сегодня это дело во всех учебниках по корпоративному праву приводят как пример использования в России доктрины «снятия корпоративной вуали». Как Вы относитесь к такому подходу российских судов?
П.В.: По понятным причинам я не стану рассказывать подробности этого дела. Тем не менее я не считаю, что к этому делу можно относиться как к настоящему прецеденту. В моей картине юридического мира оно стоит в одном ряду с делом об истребовании у АФК «Система» акций «Башнефти», делом о привлечении Сергея Пугачева к субсидиарной ответственности по обязательствам «Межпромбанка» и т. д. То есть это как раз тот случай, когда судебное решение есть, и все суды про него знают, но последователей правовой позиции что-то не видно. Почему? Да потому, что большинство юристов воспринимают это не как акт правосудия, а как инструмент давления или перераспределения лакомых кусков.
Что касается проблемы, связанной с привлечением к ответственности бенефициаров, скрывающихся за цепочкой офшоров, то мои личные наблюдения свидетельствуют о том, что до настоящего дня большинство судей готовы изучать и вскрывать сложную офшорную структуру владения лишь в том случае, когда субъектами спора являются серьезные государственные структуры либо крупные предприниматели. Получается, что возможность добраться до бенефициаров остается уделом избранных. Кредиторы, которые не обладают необходимыми финансовыми ресурсами, не в состоянии нанять высококвалифицированных юристов и тратить деньги на сбор доказательств, чаще всего обречены на провал. Это означает, что устоявшаяся система офшоров, трастов и фондов все еще является эффективным инструментом для избежания ответственности фактических владельцев бизнеса.
Стоит ли переносить доктрину «снятия корпоративной вуали» на отечественную почву? Я отвечу, что да. Рано или поздно мы все равно к этому придем. Наш гражданский оборот состоит из слишком большого количества недобросовестных контрагентов, фирм-однодневок и номиналов. Это ненормально. Судебная практика испытывает потребность в инструменте, позволяющем заглянуть за корпоративную ширму и привлечь лицо к юридической ответственности. Можно, конечно, просто использовать для этой цели ст. 10 ГК РФ и ждать, когда судьи методом проб и ошибок за 10–20 лет сформируют наш российский аналог. Но, на мой взгляд, нет смысла изобретать велосипед, а следует внимательно изучить опыт иностранных правопорядков, где используют похожий инструмент уже много десятилетий.
Изучив плюсы и минусы, нужно понять, что для нас будет полезным, а что способно принести вред, после чего внедрять усилиями ВС РФ перспективные подходы в судебную практику. В любом случае использовать этот инструмент надо очень аккуратно и лишь в тех случаях, когда не существует других способов защитить добросовестную сторону, иначе про стабильность оборота можно забыть, ведь мы будем необоснованно игнорировать самостоятельность личности юридического лица.
При этом не следует забывать, что доктрина «снятия корпоративной вуали» – многогранное явление, включающее в себя различные правовые подходы. Например, некоторые правоведы включает сюда не только случаи привлечения к ответственности участников по долгам юридического лица или юридического лица по долгам участника, но и случаи «пронизывающего вменения», то есть возможность приписывания участникам и юридическим лицам определенных знаний, поведения и правового статуса. Уже сегодня мы имеем достаточное количество судебных актов, которые свидетельствуют о формировании правовых позиций, свойственных «пронизывающему вменению».
Например, в нашей судебной практике уже давно используется правовая позиция, позволяющая не признавать лицо добросовестным приобретателем при наличии аффилированности или иной взаимосвязанности между истцом и ответчиком на момент совершения сделок по отчуждению спорного имущества. Или вот дело «Скаковая, 5», рассмотренное Президиумом ВАС РФ. В нем была сформулирована позиция о возможности распространения преюдициальной силы судебного акта на недобросовестную аффилированную офшорную компанию, хотя она и не участвовала в предыдущем процессе. Это означает, что некоторые элементы доктрины «снятия корпоративной вуали» уже пустили корни в отечественной правовой системе. Думаю, что этот процесс с каждым годом будет только усиливаться.
Ред.: В прошлом году ВС РФ признал за бенефициарным владельцем право на оспаривание решений общего собрания и сделок подконтрольного ему юридического лица. Как Вы оцениваете эту правовую позицию?
П.В.: Лицо, обладающее статусом бенефициарного владельца, должно осуществлять свое поведение добросовестно и разумно, что подразумевает как воздержание от действий, способных причинить вред юридическому лицу, так и совершение активных действий в интересах контролируемого юридического лица. Признавая значение фигуры бенефициарного владельца в корпоративных правоотношениях и предусматривая для него потенциальную юридическую ответственность, было бы целесообразным и справедливым наделить его и определенными правами, которые отвечают существу складывающихся правоотношений. К таким правам в первую очередь должна относиться возможность обжалования некоторых корпоративных актов и сделок юридического лица. В этой связи позиция, на которую встал ВС РФ в деле «Аспект-Финанс», заслуживает положительной оценки. Иной подход, по моему мнению, означал бы необоснованное игнорирование материально-правового интереса, которым, несомненно, располагает конечный бенефициар.
В то же время мы должны понимать, что возможность оспаривания корпоративных актов и сделок бенефициарным владельцем является исключительным случаем. Особенно это касается оспаривания сделок, поскольку в отличие от оспаривания решений общего собрания существует более высокая вероятность вторжения в сферу правовых интересов добросовестных контрагентов контролируемого юридического лица.
Нельзя забывать, что при построении юридической модели своего бизнеса бенефициар должен был осознавать те юридические недостатки и преимущества, которые есть у конечного бенефициара по сравнению с участником (акционером) юридического лица. Избирая данную схему, лицо сознательно допускало, что при возникновении корпоративного конфликта или злоупотреблений со стороны менеджмента ему, как лицу, не являющему участником (акционером) общества, не будет доступен ряд правовых инструментов, способных восстановить status quo. Переложить этот риск с плеч бенефициара на плечи добросовестных участников гражданского оборота было бы фундаментальной ошибкой. Именно на бенефициаре должны лежать отрицательные последствия выбора правовой модели ведения бизнеса, а также риск ошибки в назначении доверенных лиц, осуществляющих руководство текущей деятельности юридических лиц. Если какой-то элемент дал осечку, негативные правовые последствия указанного обстоятельства в первую очередь должны ложиться на бенефициара.
Ред.: Будет ли в дальнейшем развиваться правовой статус бенефициарного владельца в нашем праве? Могли бы Вы рассказать, каким Вы его представляете через десять лет?
П.В.: Прогнозы – дело неблагодарное. Думаю, что в ближайшие несколько лет на уровне ВС РФ будет рассмотрено несколько дел, в которых сформулируют правовые позиции, расширяющие правомочия бенефициарного владельца.
Прежде всего это коснется развития правовой позиции о праве бенефициара оспаривать решения общих собраний и сделки юридического лица. В дальнейшем бенефициарный владелец при определенных условиях получит возможность взыскания убытков с органов юридического лица.
Параллельно будут расширяться права бенефициара и в делах о банкротстве. Не исключено, что при наличии корпоративного конфликта конечному бенефициару предоставят права, аналогичные тем, которые есть у представителя участников должника, то есть в определенной ситуации бенефициар фактически сможет обладать правами лица, участвующего в деле о банкротстве. Из судебной практики указанные подходы перекочуют в законодательство.
Ред.: Павел Витальевич, спасибо за беседу.
Беседовали Надежда Яшина, Виктория Еремченко, «Эж-Юрист»