70 лет прошло с начала войны. По историческим меркам ничтожный срок, а неясностей столько, что голова идет кругом. Факты и цифры разнятся самым удивительным образом. А их трактовка переросла в появление невероятных гипотез, которые в советские времена наверняка были бы признаны фантастическими. Для объяснения катастрофических потерь Красной армии современным исследователям уже недостаточно ссылок на вероломство Германии и ошибки генералиссимуса. Теперь в ходу и более смелые предположения. Например, о том, что Гитлер только лишь упредил Сталина, готовившего армию не к обороне, а к броску на Запад. Еще круче выглядит гипотеза, что вовсе и не с Германией готовился воевать Сталин. Что у него, сговорившегося с Гитлером, был разработан план переброски войск для последующего вторжения на Британские острова. Эта обширная совместная операция настолько, мол, увлекла Сталина, что он до самого последнего момента не мог поверить в предательство Гитлера. Отсюда и громадность потерь в начале войны…
Потери действительно оказались чудовищными. Только за первые 18 дней противник продвинулся на восток на 450—600 км. Было захвачено, уничтожено, подбито около 6000 танков, 95 000 орудий, около 12 000 минометов, не менее 3500 самолетов. Из 170 дивизий 28 оказались полностью разгромленными, а еще 70 потеряли более половины своего состава. Людские потери по отношению к немецким исчислялись в невероятном соотношении — 15:1. Число попавших в плен поражает воображение: за первые шесть месяцев — более 3 млн. И это при том, что в отличие от окруженных поляков и тех же французов советские бойцы сдавались чаще всего лишь в безвыходном положении.
«Первым делом, первым делом самолеты»
Большая часть потерь пришлась на Западный фронт. «За трусость, бездействие, развал управления войсками…» командующий фронтом Павлов и еще несколько генералов были преданы суду и расстреляны. Начальник ВВС фронта Копец, потеряв почти все свои самолеты, сам свел счеты с жизнью. Понятно, что Павлов и его подчиненные не открывали фронт врагу, в чем их обвиняли первоначально. Понятно, что и никто, будь на их месте, не остановил бы немецкого наступления. Понятно, что гораздо важнее было быстренько указать на виновных и выставить их примером, ясно показывающим, что будет с теми, кто самовольно «оставит занятые позиции». Понятно, что все расстрелянные генералы были в 1957 г. реабилитированы за отсутствием в их действиях состава преступления.
Что же присутствовало? Были, видимо, растерянность, были, возможно, и ошибки, но, если говорить по существу, значительную долю вины за провал на Западном фронте следует возложить на высшее руководство страны, отвечавшее за приготовление армии к войне. Один из участников событий вспоминал, что еще за две-три недели до начала войны он предлагал Павлову привести войска в боевую готовность, но это не было сделано, поскольку никто бы и не разрешил этого сделать. Сталин, кажется, более всего на свете боялся спровоцировать немцев, и из Москвы без конца следовали указания не отвечать ни на какие провокации.
Поступающие же от немецкого руководства запросы и просьбы встречали в Кремле с покорностью. Даже те из них, которые вызывали законное подозрение. Жуков рассказывал, как в конце мая 1941 г. его как начальника Генерального штаба и наркома обороны Тимошенко срочно вызвали в Политбюро. Они полагали, что по вопросу о приведении войск в боевую готовность. Оказалось, нет. Рассматривалась просьба германского правительства о разрешении произвести розыск могил солдат, погибших в Первую мировую войну.
«Их версия с могилами слишком примитивна», — заметил Жуков.
«Последнее время они и с самолетов ведут разведку, — прибавил Тимошенко. — Мы считаем, что надо сбивать их самолеты».
«Германский посол заверил нас от имени Гитлера, что молодые летчики у них плохо ориентируются в воздухе, и просил нас не обращать внимания на их блуждающие самолеты», — отвечал им Сталин.
«На границе тучи ходят хмуро»
В июне разведывательная деятельность немцев еще более усилилась. И самолеты, и разведывательные группы все чаще стали проникать вглубь нашей территории. Тимошенко 13 июня дозвонился до Сталина. Сталин ответил, что «ничего делать не надо». «А что надо?» — «Читайте завтра газеты!» Велико же было изумление и Жукова, и Тимошенко, когда они их открыли. В вышедшем сообщении ТАСС муссирующиеся в иностранной печати слухи о «близости войны между СССР и Германией» опровергались как «состряпанные пропагандой враждебных СССР и Германии сил». Сосредоточение же войск на границе объясняется просто: Красная армия проводит летние сборы, переброска же немецких войск в восточные районы связана с мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям…
На другой день Жуков и Тимошенко вновь были у Сталина, чтобы доложить ему о тревожных настроениях.
«Германия, — отвечал им Иосиф Виссарионович, — по уши увязла в войне на Западе, и я не верю в то, что Гитлер рискнет создать второй фронт. Он не такой дурак, чтобы не понять, что Советский Союз — это не Польша, не Франция и даже не Англия и все они вместе взятые». «Ну а если это все-таки?» — настаивал Тимошенко.— «Вы что же, предлагаете провести мобилизацию? Это же война!»
Ссылаясь на Тимошенко, рассказывают, что Сталин не просто вспылил, а прямо взорвался. «Вы что же, — крикнул он Жукову, — пугать нас пришли войной или хотите войны? Мало вам наград или званий?» В отношении же Тимошенко разразился целой тирадой: «Это все он настраивает всех к войне, надо бы его расстрелять, но я его знаю как хорошего вояку еще с Гражданской войны». «Но вы же сами сказали на встрече с выпускниками академий, что война неизбежна»,— осмелился вставить Тимошенко. «Вот видите, — обратился Сталин, к членам Политбюро, — Тимошенко здоровый, и голова большая, а мозги маленькие. Это я сказал для народа! Надо бдительность его поднять, а вам надо понимать, что Германия никогда не пойдет одна воевать с Россией».
И, сказав так, вышел из кабинета. Потом открыл дверь, высунул голову и произнес громко: «Если вы будете там на границе дразнить немцев, тогда головы полетят, имейте в виду».
Если речь перед выпускниками академий предназначалась народу, то на кого же рассчитывали, публикуя сообщение ТАСС? Молотов утверждает, что на Гитлера: «Если бы мы на лето оттянули войну, с осени было бы очень трудно ее начать». Реакция самой Германии оказалась красноречивой. Там сообщение ТАСС даже не стали печатать в газетах, а в военных кругах над ним просто посмеялись…
«Летят утки, летят утки»
Странному на первый взгляд предвоенному поведению Сталина есть объяснения. Приходящие ему во множестве сообщения о готовящейся Гитлером войне перемежались с еще большим количеством сообщений, в которых главной целью Германии выступала Англия. Что стоит одно только письмо Гитлера от 14 мая, в концовке которого стояло «искренне Ваш» и выражалась надежда на личную встречу в июле?!
«Уважаемый господин Сталин! — обращался он к советскому вождю. — Я пишу Вам это письмо в тот момент, когда окончательно пришел к выводу, что невозможно добиться прочного мира в Европе без сокрушения Англии…»
Далее Гитлер жалуется на происки англичан и оппозицию внутри немецкого общества, слухи же о возможной войне с СССР решительно отвергает. «Уверяю Вас честью главы государства, что это не так», — заверяет он Сталина и просит не поддаваться ни на какие провокации, даже если провокация по вине его генералов все же случится.
Легко можно предположить, что успокаивающее письмо Гитлера оказало на Сталина сильное воздействие (говорят, что в одном из споров с Жуковым Сталин бросил ему это письмо под нос!), но со стороны Германии это конечно же было еще далеко не все. «Что касается России, — хвастается в своем дневнике Геббельс, — то нам удалось организовать грандиозный поток ложных сообщений.
Когда 1 июня в результате десантной операции немцами был отобран у англичан остров Крит, Геббельс приготовил и отдал в печать статью с будящим воображение названием «Крит как пример». «Она была еще и написана столь хитро, — хвастался Геббельс, — что из нее можно было извлечь все, во что противник в данный момент должен был поверить». К статье намеренно привлекли внимание, изъяв тираж газеты с ней (по причине раскрытия будто бы государственной тайны).
Геббельс действовал конечно же не сам по себе. Одновременно с планом «Барбаросса» в Германии был разработан план дезинформации СССР. Начальник штаба верховного главнокомандования Кейтель даже издал по этому поводу специальную директиву. Перемещение войск на восток в соответствии с ней подавалось «в свете величайшего в истории дезинформационного маневра с целью отвлечения внимания от последних приготовлений к вторжению в Англию».
Для еще большего правдоподобия отпечатали в большом количестве топографические материалы по Англии, а к войскам прикомандировали переводчиков английского языка. Среди солдат стали распространять сведения, что на восток они идут для того, чтобы отдохнуть перед вторжением в Англию…
О сроках и даже планах нападения Германии Сталин получил множество сообщений. В общем, деятельность нашей разведки в те годы по праву заслужила превосходные оценки, но поступавшие от нее сведения
в какую-то строгую картину не складывались. Не знаем, сам ли Сталин тут виноват, аналитики или все накопившееся вместе, но в конце концов он взорвался. Когда нарком ГБ Меркулов направил ему донесение с указанием на то, что приготовления Германии к войне против СССР закончены, он предложил Меркулову послать его «надежный источник» к е... матери. Это, мол, не «источник», а дезинформатор.
«Но разведка доложила точно»
Если позволит читатель, мы несколько отойдем от давно уже проложенной колеи: Сталин просчитался, Сталин передоверился, Сталин не разрешал… Думаем, что неменьшую долю ответственности должно взять на себя и военное руководство — Тимошенко и Жуков. Их заслуги в победе нельзя преуменьшить, Жуков же вообще величайший полководец, и его как-то не принято критиковать, но сам он в «Воспоминаниях» не стесняется говорить об ошибках. Привести войска в боевую готовность, как мы уже видели, не соглашался Сталин. «Мы же, со своей стороны, — признает Жуков, — должны были действовать с большой настойчивостью». Справедливое замечание, но, возможно, Сталин и не совсем точно представлял себе положение на границе. Полагаясь на сведения, что немецкие части дислоцированы сравнительно далеко от границы, он и тянул с разрешением на приведение войск в боевую готовность.
Немцы и в самом деле находились на некотором удалении от наших рубежей, но передислокация на исходные рубежи могла быть засечена еще до появления пресловутого сообщения ТАСС. Жуков жалуется здесь на то, что ведение воздушной разведки категорически запрещалось, а агентурные данные запаздывали. По этим причинам, мол, и о дате нападения военным удалось узнать не по собственным каналам, а от перебежчика и в самый последний момент — 21 июня.
Думаем, что подобное оправдание недостаточно, и к тому же оно и не совсем точно. Прежде всего уточним с перебежчиками. В предвоенные дни их было не один или два, а более двадцати, и все полученные от них сведения немедленно передавались в Москву. С еще большим тщанием допрашивались отловленные разведчики и диверсанты, которых в июне задержали с три сотни. Плюс наши разведчики и агентура. Утверждают теперь, что в последние 10—11 дней перед войной точная дата агрессии называлась разведкой около 30 раз, и впервые ее удалось установить не 21-го от перебежчика, а за неделю до этого — от диверсантов. Другой вопрос, как разбирались и анализировались полученные сведения в наркомате и Генеральном штабе.
Теперь с воздушной разведкой. Она, конечно, велась, хотя, согласимся, и не таким вызывающим образом, каким она велась немцами. Генерал-майор авиации Захаров вспоминает, как 17 или 18 июня он совершил облет западной границы и обнаружил всюду подле нее «плохо замаскированные, а то и вовсе не замаскированные танки, бронемашины, орудия». Количество обнаруженных войск не оставляло иных вариантов, кроме единственного: война! И вот еще любопытная вещь. Не только со стороны Сталина не было запрета на эту разведку, но и пишут даже, что осуществлена она была по его приказу командованию ВВС…
Думаем, что опоздание с директивой по приведению войск в боевую готовность было еще не самой страшной бедой. Не запоздай она — что же тогда, остановили бы немцев? Всякий, если будет отвечать честно, скажет, что нет. «Крупным пробелом военной науки было то, — читаем у Жукова, — что мы не сделали практических выводов из опыта сражений на Западе… О чем говорил этот опыт? Прежде всего об оперативно-стратегической внезапности… Нанося мощные удары бронетанковыми войсками, они быстро рассекали оборону для выхода в тыл противника…»
Никакого крупного пробела в военной науке у нас не было, опыт войны на Западе конечно же изучался, а вот то, что практические выводы не были сделаны, — это чистая правда. В то время как немцы сосредоточивали свои дивизии на границе в грозные кулаки, наши войска до последнего момента располагались растопыренной пятерней, не готовой противостоять танкам. Произошло это потому, объясняет Жуков, что «командующие округами приняли решение направить часть артиллерии на полигоны для испытаний». В результате, читаем далее, «некоторые корпуса и дивизии войск прикрытия оказались без значительной части своей артиллерии».
Не снимает Жуков вины и с Генерального штаба, не рассчитывавшего, что «противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день компактными группировками». Нарком обороны и Генштаб, признается Жуков, считали, что война должна была начаться «по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений». В соответствии с этой схемой весной 1941 г. и перерабатывались оперативные планы.
Просчет серьезнейший, определяющий, стоивший нам огромных потерь, и просчет чисто военный! Танковые корпуса немцев с легкостью разорвали нашу разреженную линию обороны и ушли дальше, чтобы в определенном заранее месте сомкнуть кольцо окружения. Это были многократно проверенные операции вермахта, его визитная карточка. Вот вокруг какой схемы должны были вырабатываться планы прикрытия! Тем более что и суть плана «Барбаросса» благодаря нашей разведке не была для Тимошенко и Жукова великой тайной.
«Кавалеристы, Сталин дал приказ»
Угадать направления ударов, собрать здесь силы, чтобы обескровить противника мощным огнем артиллерии и авиации — вот какими должны были быть действия нашей армии. Жуков позднее блестяще доказал эффективность подобного противодействия танковым атакам врага, но почему же тогда, готовясь к началу войны с Германией, военное руководство промахнулось в стольких вопросах и так сильно, что, объясняя провалы 1941 г., Сталин имел все основания указать пальцем на своих генералов. Конев рассказывает, что Верховный, позвонив ему по ВЧ в сентябре 1941 г., сказал, оправдываясь: «Товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин не предатель, его просто подвели кавалеристы». Понятно, что под словом «кавалеристы» он имел в виду не только мысливших по старинке Буденного с Ворошиловым, но и и весь генералитет.
Кстати, о связи. Когда тебя расчленяют и окружают, то проводная связь далеко не лучший способ управления войсками, в танках, авиации и той же кавалерии она вообще неприменима. Что мы видим в начале войны? Подземной кабельной сети, по признанию Жукова, не было вовсе. Почти вся проводная связь и большинство узлов связи были диверсантами и авиацией разрушены (ни одного столба не оставили), а радиосвязью командиры частей почему-то старались избегать пользоваться.
Вот пример с самим же Жуковым. Когда на седьмой день войны, 29 июня, пал Минск, Сталин предложил членам Политбюро поехать в Наркомат обороны, чтобы на месте разобраться в обстановке. В наркомате были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Жуков доложил, что связь потеряна и, сколько времени потребуется для ее восстановления, никто не знает. Сталин взорвался: «Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками и никем не командует?» Жуков от сталинского разноса «буквально разрыдался». Но и состояние всех было удрученным. Из Белоруссии открывался путь на Москву! Выйдя из наркомата, Сталин и бросил эту известную всем теперь фразу: «Ленин оставил нам великое наследие, а мы все это проср...и».
Оказалось потом, что нет, не все, но страшно даже подумать, сколько всего. На складах приграничных округов были накоплены неприкосновенные запасы горючего, продовольствия, амуниции. Тут стояли полные боеприпасов артиллерийские склады. Тут для строительства укреплений и аэродромов была собрана строительная и боевая техника. На приближенных к границе аэродромах разместили тысячи самолетов… «Казалось бы, — пишет Жуков, — это было правильное решение, но ход военных событий первых недель войны показал, что мы допустили ошибку. Врагу удалось быстро прорвать фронт и захватить материально-технические запасы округов».
Характеристика, которую дал Сталин Генеральному штабу 29 июня, в общем-то была не так уж и далека от истины. И плакал Жуков (если плакал), думаем, не столько от обиды, сколько от бессилия. Нить войны была Москвой почти напрочь утеряна, и участь ее решалась в эти дни не высшим военным руководством и не Сталиным, а оставшимися без правильных планов, без связи, без самолетов, без орудий и боеприпасов младшими командирами и рядовыми солдатами. Лучшая тому иллюстрация — отправленные 22 июня в войска боевые директивы. В первой, переданной в 0.30, речь шла только о приведении войск в боевую готовность с привычным указанием не поддаваться на провокации.
Во второй, отправленной в 7.15, уже прямо говорилось о «неслыханном по наглости нападении Германии» и приказывалось обрушиться на врага и уничтожить его в тех районах, где он перешел границу. Одновременно следовало уничтожить авиацию на аэродромах противника, разбомбить Кенигсберг, Мемель и группировки немецких наземных войск на глубине до 100—150 км.
Вечером 22 июня в войска передали директиву № 3 о переходе в контрнаступление с задачей не только вернуть захваченные территории, но и пересечь границу и к исходу 24 июня, окружив, уничтожить сувалкинскую группировку немцев, овладев районом Люблин.
Всякий сколь-нибудь сведущий в том, как складывались у нас дела в первый день войны, ознакомившись с текстами и второй, и третьей директивы, непременно воскликнул бы: «Георгий Константинович, это фантастика!», настолько чувствуется в них незнание обстановки. Да и сам Жуков признал впоследствии, что «в сложившейся обстановке единственно правильным могли быть только контрудары механизированных корпусов против клиньев бронетанковых группировок противника»…
P.S. Мы так и не дошли до разбора фантастических гипотез, о которых упомянули вначале. Но, как видит читатель, и сами мы не обошлись без фантастики…