Русская мера. В ней неожиданными гранями высвечиваются и бездонная глубина, и необъятное богатство русской культуры, искусства, вселенское величие духовно-нравственного мировоззрения русского народа. Старинные русские меры до сих пор живут в быту, разговорной речи. Без русской меры нельзя понять историческое прошлое нашей Родины, слова и поступки вроде бы хорошо известных нам литературных героев. Что в действительности представляют из себя верста, сажень, вершок, бочка, локоть, берковец? Какой вес имеет прочно укоренившийся в русском мире фунт лиха или фунт изюма? Почему И.С. Тургенев в рассказе «Муму» говорит, что дворник Герасим был «мужчина двенадцати вершков роста», ведь вершок — это всего-то чуть более 4 см... Об этой и других загадках русского счета рассказывает книга «Русская мера», выпущенная в 2010 г. Издательским домом «Экономическая газета».
Русская мера. Она не только в единицах измерения — в мерах длины, площади, объема, веса, не только в их фантастически непринужденном переносе на образы человеческой жизни, выразительной оценке с их помощью людских судеб, характеров, исторических событий. Многострадальный и многоопытный народ российский, испытавший на себе многое из того, что иные народы и в десятой, сотой доле не выдержали бы, научился во всем ценить, уважать, видеть и соблюдать меру. Мера для него стала фундаментальным законом всего и вся. И прежде всего законом нравственного, духовного бытия.
«Глазу доверяй, а с аршином проверяй»
Ох этот наш знаменитый русский аршин! Сколько с ним поговорок, загадок, сказок?! Сколько сильных, сочных, исконно русских сравнений и характеристик?! Ведь не скажут у нас про иного вытянутого, неестественно прямого человека, мол, «прямой, как палка». Нет, это и слабо, и обидно, да и как-то не по-нашему. А вот — «как аршин проглотил» — это, пожалуйста, это сколько угодно! И про другого, того, кто слышит только себя, кто оценивает все лишь со своей колокольни, ведь не скажут, хоть в глаза, хоть за глаза, что он односторонен, несправедлив. Скажут и проще, и красивее — мерит-де все «на свой аршин». И добавлять-то здесь сразу будет нечего. Сказано — как отрезано!
Аршин (71,12 см), пол-аршина или его четверть — чуть ли не самые ходовые на Руси меры длины. Во всех лавках, у всех купцов отмеряли ткани, пестрые ленты, дорогие нити аршином — легкой и удобной деревянной линейкой. Ее твердо знали и самые бедные крестьяне из далеких захолустных деревень, и зажиточные городские господа разных состояний и сословий. Без нее-то и магазин не магазин, и приказчик за прилавком не приказчик, да и сам покупатель, не следящий за ловким полетом аршина в руках оборотистого продавца, и не покупатель вовсе, а так себе, разиня, которого и обсчитать-то не грех. Будет вороне наука!
Локоть — всегда под рукой
А начиналось все с локтя! Он как длина правой руки от локтя до конца среднего пальца издревле был самой что ни на есть близкой русскому человеку мерой. Впрочем, ближе ведь и не бывает. Локоть — он всегда при тебе, всегда «под рукой». Им и мерили все, что нужно было померить. Но руки-то у всех разные! У одного — загребущие, чуть ли не по земле волочатся. У другого — короткие, за спиной не почешешь. Вот потому-то и взяли себе наши праотцы в услужение названого брата-близнеца локтя — восточный аршин (ars — локоть; перс., тюрк.). Взяли, во-первых, потому, что издавна знакомы с ним были. Уж с кем с кем, а с Востоком-то Русь веками торговать любила и умела. А во-вторых, потому, что угодил аршин душе русской — точен, верен, тверд и прям.
Размер локтя колебался от 38 до 46 см. Эта мера широко использовалась в торговле, особенно в розничной торговле холстом, полотном, иноземным сукном.
«Бойкий» вершок
Любила Русь и вершок — самую малую меру длины русской обиходной системы. Его наименование происходит от слова «верх» (верх перста, т.е. пальца). Вершок составлял 1/16 аршина (4,45 см).
С вершком, кстати, связана одна из загадок русского счета. В превеликом множестве встречается она в художественной литературе, документалистике, вообще везде, где есть место счету, мере. И.С. Тургенев в до слез грустной «Муму» говорит про здоровенного глухонемого дворника Герасима, что он был «мужчина двенадцати вершков роста».
Что же это за великаны-богатыри такие — аж в 50 см роста? Может быть, здесь ошибка? Описка авторов? Может быть, прав насмешливый машинист Нил из горьковской пьесы «Мещане», когда, подтрунивая над Еленой, с нескрываемой гордостью упомянувшей о росте своего мужа «в двенадцать вершков», дразнит ее, вроде бы недоуменно спрашивая: «Он был так низок?» Вряд ли!
Все верно. Здесь нет ни ошибок, ни описок! Есть лишь давно забытое правило русского счета, по которому в старину рост человека зачастую определялся сверх как бы обязательных для нормального человека двух аршинов. К ним-то, то есть к 1 м 42 см, и нужно, чтобы узнать точный рост человека, прибавить вершковые превышения общепринятого стандарта. Герасим, например, высок был действительно — 1 м 95 см.
Пядь святая
Между вершком и аршином уютно растянулась еще одна древнерусская мера длины — пядь. Да-да, это она — та самая, которую у иного мудреца на лбу можно «семь раз отмерить». Он-де «семи пядей во лбу». Конечно, зная реальный размер пяди, а она исчислялась в среднем как расстояние между концами растянутых большого и указательного пальцев правой кисти и составляла 4 вершка — (1/4 аршина — 18 см), невозможно представить себе человека с высотой лба в 18 х 7 = 126 см. Но таковы уж были особенности русского счета в разных житейских делах-событиях. Скажут «семь пядей», а могут понимать под ними все что угодно и вкладывать в них какой угодно смысл. От искреннего уважения (мол, «ума — палата»), от прямой, нескрытой лести до тонкой иронии и явной издевки, до откровенного предупреждения — «мы-де и не таких умных объегоривали».
Пядь, наверное, одна из самых древних славянских мер протяжения. Даже историки не могут назвать хотя бы примерно время ее появления в системе русского счета. Пядью измеряли Гроб Господень первые русские паломники на Святую землю.
Каждый на Руси с младых лет твердо знал, что «чужой земли мы не хотим ни пяди, а своей вершка не отдадим». С этим правилом жили наши предки в старину. С этим правилом русские люди жили и побеждали и во все последующие века.
«Живи саженью...»
Как ни популярен был аршин, а сажень ему ни в чем не уступала. Может быть, даже и превосходила по своей сноровистой хватке, хозяйственной деловитости. Соразмерная со многими другими мерами (вершком, пядью), удобная, быстро и легко запоминающаяся по своему размеру на глаз, навскидку, она едва ли не стала главной мерой длины в трудовых заботах России.
Строго равная трем аршинам — 2,133 м, она из конца в конец любой работы, вдоль и поперек любого ремесла надежно служила верному расчету. Во всех практических делах с ее помощью определялись длины — погонная сажень; площади — квадратная (круглая) сажень; объемы — кубическая (или, смотря по предмету измерения, толстая) сажень; рассчитывались высоты и глубины — морская сажень (равная 1,83 м).
Зримо, наглядно представляла сажень точные планы домов, зданий и городов, организационно-технологическое размещение мануфактур и рудников, заводов и фабрик, указывала на принадлежность земельных участков и хозяйственных угодий, определяла масштабы транспортных потоков и экономических связей, фиксировала конкретно-предметное содержание договорных обязательств и товарных поставок — десятков, сотен, тысяч саженей дров, щебня, угля, канатов и многого-многого другого.
«Верстой далеко, а сердцем — рядом»
Большую и дружную семью русских мер длины, безусловно, венчает верста. И не только на правах самой старшей, самой значительной. Что ни говори, а 500 саженей — это 500 саженей. Венчала не только на правах своей соразмерности, сочлененности со всеми другими мерами: 24 000 вершков =6000 пядей = 1500 аршинов = 500 саженей = 1 верста.
Верста сильна тем, что ведет свою родословную от самого исходного, самого истинного предназначения мер измерения — верстать, разбивать на равные части, служить мерилом, правилом, указывать, как равнять и мерить. Для России с ее необъятными просторами, великими полноводными реками «от варяг в греки», хоть и не ухоженными, но многодальними путями-дорогами «за темные леса, за глубокие моря, за высокие горы» именно верста-то и была в самый раз. Не потому ли она и сегодня спокойно живет-здравствует?
На любой проселочной дороге, в любом самом отдаленном российском уголке спроси первого встречного: «Сколько верст до ближайшего поселка или городка?» — ответит, если знает, незамедлительно. Пусть это и будет расстояние в километрах, главное, что вопрос изначально понятен! Да и с точностью расстояния большой ошибки не будет, ведь путевая, 500-саженная верста по сегодняшним меркам как раз равна 1,06 км. Избыток в 60 м на русских просторах почти незаметен, неуловим.
Царь-девица — десятина
Как в линейных мерах, так и среди мер площади была у русского народа своя царь-девица — десятина. Огромная по европейским размерам, равная аж 2400 квадратным саженям, она была для земледельческой России как раз впору. Ею мерили нищенские наделы самого распоследнего, как у А.В. Кольцова, деревенского пахаря-бедняка («Ну, тащися, сивка/Пашней, десятинной») и громадные, многотысячные земельные богатства русской аристократии, на фоне которых, например, собственность Константина Левина из «Анны Карениной» Л.Н. Толстого (3000 десятин в Калязинском уезде) не так уж велика; приданое матери Нехлюдова из «Воскресения» («около 10 тысяч десятин») не более чем обычное приданое, а долгая тяжба с казной лермонтовского князя Лиговского о 20 тысячах десятин лесу — рядовое для тех лет дело. Во все времена десятина была привлекательной для русского народа.
Служила она, десятина, и предприимчивым купцам, удачливым заводчикам, разбогатевшим фабрикантам надежным средством сохранения заработанных капиталов. Миллионер Шуров из горьковского «Фомы Гордеева» не без гордости заявляет: «Был я в молодости мужик, а земли имел две с четью десятины, а под старость накопил одиннадцать тысяч десятин и все под лесом». Так что русская десятина не только землю мерила, но и зримо, весомо символизировала уровень материального благополучия, семейного достатка, крепости поставленного дела.
«Соха кормит, а подать на стороне»
Площадь посева в старину, еще в XI—XII вв., измерялась, например, мерами семенного материала — коробами, корзинами, мешками овса, пшеницы, ржи. А уж урожайная площадь, в свою очередь, чуть ли не всегда исчислялась снопами, копнами, сметанными стогами и заложенными гуртами. Площадь же обрабатываемой земли определялась и по используемым сельскохозяйственным орудиям — соха, обжа (оглобля у сохи), и по тягловому скоту — та же обжа (но обжа как рукоятка у плуга, как площадь земли, вспаханной при помощи плуга за один день работы пахаря на лошади), и по трудозатратам на обработку земли (урок барщины на земле в день, в год), а то и по числу душ, которые земля-матушка могла «прокормить» при надлежащем за ней уходе, — выть (участок земли и покоса на восемь душ).
Вот и попробуйте заявить после этого, что русский человек нерасчетлив: считал, все он считал-пересчитывал, а уж тем более свою землю-кормилицу.
Никто не спорит: время всех этих сох, вытей, обж и т.п. ушло навсегда. Они как счетные единицы площади безвозвратно канули в вечность. Но ведь в глубинной народной памяти они до сих пор живы.
«Хлеб — всему голова»
Хлебосольная Русь, поставившая хлеб-батюшку на высшую ступень жизненных ценностей («Хлеб — всему голова»), не могла не разработать, выделить среди весовых и особые, сугубо зерновые меры емкости. Было их за отечественную историю превеликое множество. В одних местах господствовали кади, бочки или окова, делившиеся, в свою очередь, на половинки, четверти, осьмины. В других — коробья, также распадавшиеся на четверти (четки) и четверики, полукоробья, получетки и получетверики. А вместе с ними и между ними еще ходили рогозина или рогожа, куль и мех, пошев и даже пуз, зобница и позобеньи...
Богатейший набор русских вместительных мер стал поистине бессчетным, когда к собственно зерновым мерам добавились и меры объема муки, всевозможных круп, соли. Запутаться, заблудиться в них легче легкого!
Царствующая Москва только в XVI в. стала утверждать единую, ставшую впоследствии общероссийской систему мер емкости сыпучих товаров.
В самых общих чертах выглядела она так: 1 четверть (куль; 1/4 «часть древней, уже неупотребительной меры хлебной, называвшейся кадью или оковом») = 2 осьмины (две осьминки; два осьминника; два раза по 1/8 части той же старинной меры) = 8 четвериков (четверик — образцовая хлебная мера, равная 1/8 четверти) = 64 гарнца (гарнец; осьмушка — 1/8 четверика) = 1920 долей (30 долей составляли один гарнец или одну осьмушку).
«Пить Пей, а дело разумей»
Умела Русь после трудов праведных, забот и подвигов воинских отдохнуть, а в честь святых для нее дней и праздников закатить пир на весь мир.
Но пьянствовала ли она? Что пила? Из чего? Какую для этого мерную посуду имела?
Оказывается, среди старинных мер жидкости на Руси преобладали отнюдь не хмельно-праздные, а трудовые, рабочие — сельскохозяйственные, мануфактурные, соляные меры. Для страны они были куда как нужнее и важнее. Изобилия бражных да винных мер Русь, коли ей пить некогда было, и не требовала. Достаточно было тех общих братин, стоп, кубков, по-дружески, по кругу разделенных за трапезным столом, которые украшали совместную беседу, подчеркивали взаимную приязнь сотрапезников, их товарищеское внимание и уважение.
Только лишь в начале XV в., точнее, в 1429 г., когда хитроумные генуэзцы по пути из Кафы в Литву завернули ради поиска новых рынков сбыта в Москву и когда они не без тайной корысти подарили Василию II Темному неизвестное доселе здесь «хлебное вино», только тогда узнала Русь хлебный спирт. Да и тот после этого чуть ли не полтора столетия воспринимался лишь как чудодейственная основа изготовления самых разнообразных целебных микстур, знахарских настоек...
Вначале в качестве винных мер служили хорошо зарекомендовавшие себя в прошлом, давно известные бочки, ведра, корцы да кружки. И лишь со времен Петра I, «прорубившего окно в Европу», из которого, кстати, «видны» были не только западные достижения в науке, технике, искусстве, но и доносились изрядные волны крепкого хмельного перегара, стала складываться хорошо освоенная постоянными посетителями шинков, кабаков, трактиров система мер жидкости, практически полностью состоявшая из зарубежных образцов священных сосудов Бахуса и Диониса.
Во главе ее чинно, по-командирски уверенно стояли дородные «русичи» — бочка и ведро. А уж дальше строго по ранжиру, вытянувшись во фронт, сплошь стояли одни «иностранцы».
Переименовав иноземные стехканны и ромеры в созвучные родной речи стаканы и рюмки, русский народ и дробным частям ведра дал легко запоминаемые и сразу же понятные, уж не раз опробированные в мерах площади, объема, веса, имена-звания.
Если следовать принципу матрешки — любимой русской народной игрушки, то формула взаимозависимости русских мер объема жидкости выглядела бы таким образом:
1 бочка = 40 ведер = 400 штофов = 800 полуштофов = 1600 четушек = 4000 чарок = 8000 шкаликов.
Крепкая формула. Впечатляющая. И многое из сцен русской жизни объясняющая. Показательно даже то, что не все ее в полном объеме досконально знали, зачастую путались в четвертных и четушках, в сороковках и сороковушках.
«Не пожалеешь трудов — снимешь с гектара полтораста пудов»
Пуд — одна из самых давних и распространенных русских мер веса (составляет 16,38 кг). По предположениям ученых, наименование происходит от латинского слова pondus (вес, тяжесть). В качестве весовой меры упоминается в первой новгородской летописи за 1170 г.: «Купляху... мед по 10 кун пуд».
При Иване Грозном предписывалось взвешивать товар только у пудовщиков, а «Новгородский устав» разрешал иметь в домах лишь «малые» весы, которые поднимают только до десяти пудов, при этом уточнялось, что «однако на этих малых весах никому ничего не продавать, не покупать».
Солидный пуд исправно и вполне серьезно трудился в сельском хозяйстве страны, ее промышленности и оптовой торговле. Мерил добытую руду и минералы, выплавленные чугун и сталь, изготовленные и перевезенные товары. Амбарные книги прошлого хранят подробные записи о стопудовых урожаях, церковные хроники — об отливке именных многопудовых великанов-колоколов, а торговые ведомости — об удачных пудовых оборотах.
В весовом хозяйстве пуд ныне встречается довольно редко, а вот в разговорной речи здравствует. «Стопудово» — так скажет продвинутая молодежная тусовка про все заслуживающее бурного восхищения, стопроцентной поддержки, безоговорочного согласия. Слово «пуд» заиграло в России новыми оттенками, смысловыми гранями.
«Почем фунт лиха»
Чужестранец фунт (англ. pound), завезенный в Россию английскими купцами с берегов Туманного Альбиона, прочно укоренился в русском мире. «Узнаешь еще, почем фунт лиха», — предостерегает иного безрассудного смельчака народная мудрость. «Это тебе не фунт изюма», — образно говорит она же о чем-то сложном, требующем спокойного и внимательного разбора. А уж в своем истинном обличье меры веса (в сегодняшних измерителях — 409,512 грамма или 410 граммов) фунт прошел чуть ли не через всю русскую художественную литературу.
Фунт без труда обслуживал почти весь розничный хозяйственно-торговый оборот России. Им измерялись закупаемые для дома хлеб, мясо, овощи, масло, сыр и даже керосин. Фунт стал главной, основной мерой веса. И когда на рынке или в давно знакомой лавке постоянный покупатель приобретал очередную снедь, он не сомневался в ее качестве и весе. Наоборот, продавец с довеском, с бугром, с верхом торовато отмеривал заказанное. А как иначе? Покупатель должен прийти к нему еще и еще раз! Только так делались хорошие обороты. Выигрывал покупатель. Не внакладе был и лавочник. При таком взаимном интересе и доверии не нужны были более мелкие весовые единицы (золотник, лот...). Фунт, полфунта, фунт с четью (с четвертью), с половиной, с осьмушкой (1,8 фунта) — всего этого было вполне достаточно для розничной торговли.