Лишь в большие праздники — на Пасху, Троицу и в Рождество — могли на Руси «холопья и простецы» подавать царям челобитные. Но и пожалует царь, да не исполнит то псарь... Так было вплоть до времен Петра, который бумажной волокиты не терпел, а любил «выслушать ябеду», чтобы тут же «сотворить суд». Но и Бог высоко, и царь от людей далеко. В царствование Екатерины II, в большей степени благоволившей дворянству, низшему сословию под страхом сурового наказания вообще запретили напрямую жаловаться на господ. Павел I, действовавший во многом наперекор матери, решил возобновить «борьбу с произволом». Прямо возле Зимнего дворца он повесил «желтый ящик», в который каждый мог опустить письмо к императору, будучи уверенным, что тот его прочтет. Мера эта поначалу оказалась эффективной. Каждое утро Павел лично осматривал ящик (ключ от замка он хранил у себя и никому его не доверял), собственноручно вынимая оттуда письма. Весь сановный Петербург «месяц с лишком дрожал от страха», ожидая для себя «самых неприятных последствий». Но довольно скоро кто-то из чиновников догадался, как «устранить опасную затею». В ящик стали подбрасывать карикатуры и эпиграммы на императора. Ясное дело, что через какое-то время ящик исчез...
Особое учреждение для приема жалоб от населения на «все места средние и подчиненные» — Комиссия по принятию прошений — была учреждена лишь при Александре I в 1810 году. При Николае I она обособилась в самостоятельное учреждение, находящееся «в непосредственном ведении императора».
собое учреждение для приема жалоб от населения на «все места средние и подчиненные» — — была учреждена лишь при Александре I в 1810 году. При Николае I она обособилась в самостоятельное учреждение, находящееся «в непосредственном ведении императора».Прошения в комиссию могли быть поданы только от самого истца. Закон запрещал разбирать доносы, но в прошениях разрешалось указывать на злоупотребления, если это относилось к существу дела. При рассмотрении жалоб комиссия могла обращаться с необходимыми запросами в любые государственные учреждения...
Подобные полномочия несильно, видимо, задевали интересы высших чиновников, что и позволило комиссии спокойно просуществовать почти до самого конца царствования Александра II. Но в 1879 году, при рассмотрении вопроса о сокращении государственных расходов, вдруг обнаружилось, что само существование комиссии вопиющим образом противоречит судебным уставам, принятым в 1864 году.
Главный предмет ее занятий составляло рассмотрение жалоб на решения высших судебных мест. Но в соответствии с новыми законами жалобы на решения Сената вообще не должны были допускаться. Обратившего на это внимание министра юстиции Д.-Набокова поддержали и многие другие сановники, потребовавшие изъять из ведения Комиссии прошений все дела, связанные с неправильными действиями высших властных инстанций.
С этого времени атака на комиссию шла непрестанно. Ее стали называть «пережитком восточных деспотий», «бумажным департаментом, подрывающим доверие к царской власти». Александру III, скоро сменившему Александра II, стали доказывать, что необходимо если и не упразднить, то «резко ограничить полномочия» комиссии...
На круги своя…
Может ли, должен ли самодержавный государь вмешиваться в работу государственных учреждений по просьбе подданных? Вот о чем, по сути, шла речь. В ноябре 1883 года была создана специальная комиссия для более тщательной проработки этих вопросов. Но ее деятельность только усилила споры. Недовольные предложенным проектом реформирования жаловались государю, что из Комиссии прошений хотят сделать «особое министерство». Возглавлявший в ту пору комиссию А. Долгоруков, напротив, доказывал, что предложенный проект оставляет за его ведомством лишь «право распределения жалоб» между министерствами.
Открытые прения по дальнейшей судьбе комиссии состоялись в Государственном совете в апреле 1884 года. С требованием ее упразднения выступил К. Победоносцев. Взамен он предложил «создать высшую совещательную коллегию из членов Государственного совета». Ему тут же возразили: зачем уничтожать одну комиссию, если на место ее встанет другая и даже «с повышением в чине»? Было высказано подозрение, что Победоносцев попросту хочет устроить «верховный тайный совет, который именем государя будет ломать всякое распоряжение, которое ему не понравится».
Неожиданно в дело вмешался и сам государь, заявив, что судебные уставы 1864 года, вошедшие в противоречие с существованием комисии, были утверждены его отцом по настоянию лиц, желавших навязать конституцию. В этой связи он намерен в скором времени их изменить. Александр-III согласился упразднить комиссию лишь на короткое время «до принятия новых законоположений».
В результате на переходный период разбор жалоб и заявлений на высочайшее имя был передан в ведение Особого присутствия при Государственном совете. Но наплыв дел, с которыми столкнулось новое учреждение, был настолько велик, что возглавивший его генерал Рихтер стал просить... «как можно скорее восстановить Комиссию прошений!» Однако прошло еще много лет, прежде чем было принято наконец решение: «Возродить комиссию под именем Канцелярии прошений».
До министра!
За девять лет службы в Волоколамском уезде он приобрел славу «внимательного и трудолюбивого предводителя дворянства». Его русскость, деревенский склад души, «без малейшей примеси иноземщины», показались Александру III особенно привлекательными, и он назначил Д.-С. Сипягина вице-губернатором, а затем и губернатором в Харьков. Потом была Курляндия. И здесь им были довольны и русские, и поляки, и немцы, и латыши…
Может быть, по этой причине новый царь Николай и счел нужным поручить ему должность главноуправляющего Канцелярией прошений. Привыкший к земле, к простым людям, к практической деятельности Сипягин вдруг очутился в самом центре чиновного Петербурга. Но и здесь нашел для себя «важное дело». Сил канцелярии едва хватало на разбор бумаг, и лишь десятая часть от них принималась к рассмотрению. Тогда-то в голове Сипягина и родился небывалый проект, которым он поспешил поделиться с государем.
«Орган милости, — доказывал Сипягин, — должен превратиться в учреждение, где всякий мог бы просить у государя высшей правды, высшего суда в тех случаях, когда правда житейская побеждается правдой формальной, дух закона — его буквой. Чтобы, как и издревле на Руси, самый последний холоп мог просить у государя защиты против могущественных обидчиков».
Канцелярия, им управляемая, должна была, по мнению Сипягина, стать центром, в который «всякому предоставилось бы право подавать жалобы на всех администраторов до министра включительно». Помимо разбора прошений, Сипягин предлагал наделить его канцелярию и полномочиями по рассмотрению проектов, связанных с... реформированием государственного устройства страны!
Маниловщина
Весть о «безумном главноуправляющем», который хочет «вернуть челобитные», да еще и ввести надзор над министерствами — всполошила весь чиновный Петербург. Осуществление проекта Сипягина грозило бюрократическим «сферам» контролем, от которого они давно отвыкли, и против главноуправляющего стали плестись интриги.
Убеждали государя, что надо будет «бесконечно раздувать штат канцелярии», что «проект Сипягина — чистая маниловщина», что «осуществить его невозможно». Говорили даже, что «Сипягин просто хочет сделаться чем-то вроде контролера министров», но тот был готов уйти, лишь бы его проект был принят.
Неизвестно, к какому финалу пришла бы вся эта история, если бы на сцену вновь не вышел Победоносцев. Ему показалось, что Сипягин учреждает «небывалое в Российском государстве звание верховного судии над всеми министрами», что сама его канцелярия невольно обратится в громадное «министерство всех министерств!» Холодный и невозмутимый, он «словно скальпелем рассек злопололучный проект»: «На законе основанное здание гражданского устройства России — проект главноуправляющего подвергает небывалому колебанию...».
Критика была столь беспощадной, что провал Сипягина стал очевиден. Против него выступили все министры, кроме двух: военного и морского. Они молча отдали Сипягину честь и удалились.
Вот так и провалился многообещающий проект создания учреждения «высшей правды», в котором бы «дух закона господствовал над его буквой», чтобы уже не возродиться никогда. Канцелярия прошений, впрочем, благополучно просуществовала до революции 1917 года и даже какое-то время работала и при Временном правительстве...
Рассказанная здесь история вовсе не удивительна. В многовековой борьбе русского народа с чиновниками победа всегда оставалась за последними. Их аргументы оказываются почему-то более убедительными. Все-то им кажется, что, поставь интересы людей «выше буквы закона», что, пусти их в поисках правды «к подножию престола», так и государственное устройство подвергнется «небывалому колебанию». Будто государства действительно рушатся от прошений и жалоб, а не от вызывающей их несправедливости.