В конце лета Исследовательский центр частного права им. С.С. Алексеева при Президенте РФ провел научно-практическую конференцию, посвященную самым острым проблемам обязательственного права. Выбор темы был отнюдь не случаен: с момента реформы общей части обязательственного права минуло уже три года, — самое время подводить итоги, вырабатывать ответы на новые вызовы и разрабатывать новые подходы.
Из всего многообразия тем, поднятых на конференции, вниманию читателей мы представим три, на наш взгляд, наиболее актуальных на сегодняшний момент: «Обязательство и относительное правоотношение», «Заверения об обстоятельствах в российском праве: прижился ли результат заимствования?», «Уступка права требования: актуальные вопросы судебной практики».
Права на контент: сколько у него оттенков?
Раскрыть первую тему взялся Антон Иванов, к.ю.н., профессор, научный руководитель факультета права, заведующий кафедрой гражданского права ВШЭ, председатель ВАС РФ в отставке.
Классический подход, отметил он, который разделяют почти все, состоит в том, что обязательство — это относительное правоотношение. Они равны и совпадают по объему. Такой широкий взгляд приводит к доминированию обязательств во всех подотраслях гражданского права. Доминирование общих положений об обязательствах — это особенность советского и российского права. Советского, потому что категория вещных прав была практически уничтожена в связи с конфискацией у частных лиц земли и природных ресурсов, основных производственных и жилищных фондов. Поэтому для вещных прав вообще не осталось места. И регулирование перетекло в сферу обязательственного права. Когда же образовалось российское право, долгое время Государственная дума РФ препятствовала легализации частной собственности на землю, и только в последние 15—20 лет созрели более-менее подходящие условия для развития вещных прав.
Перечень обязательств в ГК РФ оставлен открытым, и то, что согласно тексту кодекса обязательства могут вытекать «из иных оснований», допускает возможность довольно широкого применения норм обязательственного права, достаточно лишь квалифицировать соответствующие правоотношения как обязательства. Между тем в последние годы, отмечает А. Иванов, произошло сужение сферы применения обязательств (так, на основе системного анализа положений п. 1 ст. 2, п. 3 ст. 48 и п. 3 ст. 307.1 ГК РФ можно сделать вывод о том, что корпоративные отношения являются относительными, но при этом не обязательственными).
Законодательное ограничение сферы применения обязательств требует и нового подхода к определению относительных правоотношений. А. Иванов отметил, что относительные правоотношения не являются обязательствами в сфере интеллектуальных прав. А учитывая, что сфера этих отношений в последнее время безмерно расширяется, можно быть уверенным, что следующее десятилетие полностью изменит картину мира для тех, кто занимается обязательственным правом. Нынешние дискуссии о цифровых объектах — яркий тому пример.
Начнем с того, что законодатель дифференцировал исключительные права и права автора. Так, отношения между автором и обладателем исключительного права относительные. Будут ли они обязательственными? Не факт. Право доступа к произведению декоративно-прикладного искусства, которое имеет автор, — это тоже право по своей природе относительное, но не обязательственное. Даже в наследственном праве в связи с появлением наследственных фондов мы увидели приращение относительных правоотношений, которые не являются обязательственными. Раньше этот вопрос решался следующим образом: у нас есть фикция о том, что тот, кто принял наследство, принял его в момент смерти наследодателя.
Учитывая вышесказанное, спикер выразил готовность дискутировать уже о некоем изменении парадигмы «соотношение относительных и абсолютных отношений с обязательствами». В связи с этим он вспомнил о старой концепции Владимира Райхера, которая изложена в работе 1927 г. «Абсолютные и относительные права» (а для большинства ученых она сохраняет свою актуальность до настоящего времени). Его идея была очень простой: вещные права — это разновидность абсолютных прав, а обязательства — разновидность относительных. И тем самым он замыкает вещные права в рамки абсолютных прав, а все обязательственные права — в рамки относительных.
Но нынешняя ситуация, убежден А. Иванов, подталкивает к выводу о том, что вещное право не всегда абсолютное, а право требования не всегда относительное. И вещные, и обязательственные права могут быть как абсолютными, так и относительными. И причиной этому, прежде всего, является бурное развитие исключительных прав социальных сетей и цифровых объектов.
Если применительно к вещам, за тысячу лет регулирование вполне сложилось, то применительно к новым объектам гражданского права постоянно возникают сложности, связанные с тем, что мы до конца не можем определить, какое право на них распространяется — абсолютное или относительное.
Если речь идет о музыке или фильмах на материальных носителях, то в таком случае они являются объектами абсолютного права собственности пользователя. Если же музыкальные или кинематографические произведения содержатся на цифровом носителе правообладателя (например, доступ к произведению осуществляется на сайте правообладателя), то они становятся объектами относительного права пользователя, даже если последний купил (или, правильнее написать, «купил») объекты. А возможен еще один вариант: музыка или фильмы могут находиться на цифровом носителе пользователя и одновременно в программе правообладателя, и без этой программы пользование объектами невозможно (в специальных онлайн и оффлайн приложениях и сервисах). Антон Иванов считает, что к подобного рода объектам интеллектуальной собственности классическое строгое деление абсолютных и относительных прав неприменим, поскольку в отношении одного и того же по содержанию объекта могут действовать разные режимы правообладания. «Если мы возьмем с вами современный цифровой контент, то права на него строятся не по принципу черного и белого, а по принципу множества оттенков серого. Все зависит от того, как складываются между сторонами отношения», — образно проиллюстрировал эксперт реалии современных правоотношений.
Точку разграничения абсолютных и относительных прав А. Иванов видит в способности пользователя без помощи и согласия правообладателя распорядиться своим объектом. Неважно — юридически или фактически.
Заглядывая в будущее правоотношений
Как показывает современность, доля стоимости телесных активов в совокупной стоимости активов общества все время снижается. Поэтому России все равно придется решать проблему соотносимости абсолютных и относительных прав. С учетом этого А. Иванов позволил себе несколько «пофантазировать» на тему обязательств и относительных правоотношений. Юристы, занимающиеся цессией, прекрасно различают два вида требований: те, которыми можно свободно распорядиться, и те, которыми распорядиться нельзя (либо можно распорядиться лишь с согласия контрагента). Это открывает новые возможности для классификации прав на абсолютные и относительные. Что это даст обязательственному праву или гражданскому праву в целом? А. Иванов видит три возможных «бонуса».
-
Первый: появляются основания более четко урегулировать встречное исполнение обязательств (например, лицо исполнило встречное обязательство и превратило встречное требование в абсолютное).
-
Второе: исчезает риск конструирования особых прав на распоряжение правами требования и возникает возможность сформулировать условия, при которых требование становится абсолютным (это позволит в значительной мере реформировать правила о цессии).
-
Третье: создаются условия для создания полноценной классификации гражданских прав и, прежде всего, прав абсолютных и относительных (и новый подход будет больше соответствовать правилам формальной логики).
Классификация прав на абсолютные и относительные должна иметь практическое значение, и очень важное.
Стоит ли защищать доверие?
Тему «Заверения об обстоятельствах» на конференции раскрыла перед собравшимися Алена Кучер, к.ю.н., партнер юридической фирмы «Debevoise & Plimpton LLP», доцент кафедры гражданского права юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Многим знакомо выражение барона фон Ротшильда о том, что тот, кто владеет информацией, владеет миром. А что делать с информацией в сфере обязательственного права? Если у одного лица, вступающего в обязательственные правоотношения, есть информация, которая крайне важна для второго лица. Настолько важна, что она либо побуждает второе лицо заключить договор, либо иным образом влияет на формирование условий, на которых лицо соглашается вступить в правоотношения. Стоит ли нам второе лицо, его веру в эту информацию, защищать? Вопрос стар как мир, но особую актуальность он приобрел в XX—XXI вв. Как отметила А. Кучер, близкие нам правовые системы Германии и Франции очень активно с этим вопросом работают и остановились на том, что, безусловно, такое доверие словам контрагента, располагающего определенной значимой информацией, нужно защищать. И защищать в основном следующими четырьмя способами:
-
признавая договор, который был заключен под влиянием недостоверной информации, заблуждения или обмана, недействительным;
-
защищая лицо в ситуации продажи ему ненадлежащего товара;
-
защищая от недобросовестного поведения контрагента при заключении договора;
-
трактуя заверение информации как самостоятельно взятое на себя обязательство стороной, эту информацию заверяющей.
Четвертый механизм защиты выработался на основе судебной практики в континентальном праве и ни в Германии, ни во Франции не нашел отражения на уровне законодательства. Тем не менее, именно он в судебной практике постепенно выходит на первый план в континентальной системе права. Альтернативный подход мы видим в Великобритании и близких ей правовых системах, когда защита полагания на достоверность информации предоставляется только в основании положений договорного права.
Что же происходило у нас, в России, когда мы столкнулись с тем же вопросом. Какие инструменты задействовали мы? Россия пошла по собственному пути. В Гражданском кодексе появилась ст. 431.2 «Заверения об обязательствах». Но мы, анализирует А. Кучер, введя в правовое поле норму, схожую с той, что присутствует в британском праве, в правоприменительной практике движемся все же в направлении права континентального.
Вообще, надо отметить, что само появление в кодексе новой статьи было обусловлено тем обстоятельством, что судебная практика не предоставляла надлежащей защиты сторонам, которые обращались к заблуждению и обману, как механизму защиты стороны, полагавшейся на достоверность информации, предоставляемой контрагентом. Именно поэтому появилась потребность в отдельной статье.
Подавляющая практика была главным образом отказная. Причины отказов со стороны судов были различны, но можно выделить наиболее типичные из них:
-
отсутствие должной заботливости и осмотрительности со стороны лица, полагающегося на информацию, предоставленную контрагентом;
-
отсутствие обращения для проверки информации к общедоступным реестрам;
-
неиспользование информационных прав участником, если лицо уже являлось участником общества и могло использовать свои права для проверки какой-либо информации, но не сделало это.
Во всех этих случаях в защите лицу отказывалось, даже если оно полагалось на прямые заверения своего контрагента.
Заблуждение и обман не всегда помогали обороту при защите полагания на достоверность информации. Какой еще альтернативный механизм мог бы помочь и помогает в континентальном праве? Это полагание на положения о качестве. Действительно, если вам продали акции общества, у которого есть финансовая задолженность, об отсутствии которой вас заверяли, то фактически вам продали некачественный товар. Но большинство судов выносило отказы и по подобного рода разбирательствам. Типичные основания таковы:
-
в договоре не артикулированы требования к качеству (хотя, напомнила эксперт, в сделках с акциями и долями классического понимания качества не существует);
-
не всегда проблемы с обществом, акции которого вы купили, можно характеризовать как проблемы с качеством, потому что для того, чтобы апеллировать к качеству, вам на самом деле нужно приобрести контроль над бизнесом, и эта проблема качества должна затрагивать возможность ведения бизнеса, как он велся до того, как вы стали акционером общества;
-
при приобретении таких объектов как доли участия в корпорации, концепция качества вообще не применима.
Будучи расстроенными таким непониманием со стороны судебной системы, участники оборота очень активно настаивали на новом инструменте, таком как в Великобритании. И вот эта норма появилась и заработала.
Как работает заверение об обязательствах?
А как же складывается судебная практика по этой новой ст. 431.2 ГК РФ «Заверение об обстоятельствах»? А. Кучер выявила несколько основных позиций.
-
Классические дела, где сторону заверяли в отсутствии финансовой задолженности, потом эта задолженность вскрылась, и суд говорил, да, действительно, здесь имелось заверение об обстоятельствах, ссылался на ст. 431.2 и взыскивал убытки.
-
Суды очень правильно разграничивают обещание вести себя каким-то образом и заверение в достоверности какой-то информации. И когда из договора вытекает обещание, а за защитой обращается лицо, полагавшееся на такое обещание со ссылкой на ст. 431.2, суды говорят — здесь нет никакого заверения, потому что заверять можно только о каких-то фактах.
-
Российские суды придерживаются позиции, что если лицо, полагавшееся на предоставленную информацию, на самом деле знало о ее недостоверности, но такое заверение в договор включили, это в чистом виде злоупотребление правом.
-
Суды учитывают степень усмотрения и заботливости о своих интересах, которая ожидается от лица, полагавшегося на информацию. Они говорят: если вы сами могли удостовериться в истинности той информации, которую вам предоставляет контрагент, но этого не сделали, то вы не были в должной степени осмотрительным, следовательно, в защите мы вам откажем
С последней позицией судов, считает докладчик, можно и нужно спорить. А какую заботливость и осмотрительность ожидают от участников оборота суды? Если необходимая информация по запросу контрагентом была предоставлена, должны ли мы проводить дополнительные проверки? И если да — то какой глубины должна быть эта проверка?
Самый главный вопрос, который встает перед участниками оборота, — какова степень вмененного усердия, с которой мы все чаще сталкиваемся в судах? Если раньше мы защищали свою позицию по формальным критериям и к этой вмененной обязанности редко обращались, то сейчас все повернулось в обратную сторону. При применении каждой нормы сторона что-то должна проверить, провести какие-то проверки, сделать какие-то усилия по защите собственных интересов. И где именно пролегает грань, при которой ты теряешь право на защиту только потому, что ты что-то не сделал.
Будем искать ответ.
Как уступить правильно?
Актуальные вопросы судебной практики по уступке права требования разбирал Андрей Ширвиндт, к.ю.н., консультант ИЦЧП.
Право уступки права требования, которое мы сейчас имеем, — это результат изменения старой редакции ГК РФ действиями трех разных институтов: Совета по кодификации, который подготовил концпцию проекта реформы; законодателя, который принял закон; и Пленума Верховного суда РФ, который разъясняет вновь введенные положения. Основная задача, которая стояла перед этим триумвиратом, — увеличение оборотоспособности института уступки требований, последовательное упрощение оборота обязательственных требований. Но разрозненные, нескоординированные усилия трех институтов привели к такому регулированию, которое, скорее, напоминает известную басню о лебеде, раке и щуке. «Разбирать завалы» пришлось Пленуму ВС РФ. А. Ширвиндт остановился на тех положениях постановления Пленума ВС РФ от 21.12.2017 № 54 «О некоторых вопросах применения положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации о перемене лиц в обязательстве на основании сделки» (далее — Постановление № 54), которые представляются наиболее значимыми.
Во-первых, в параграфе 1 главы 24 ГК РФ абсолютное большинство статей регулирует уступку или переход права требования. В ходе реформы это регулирование стало гораздо богаче, подробнее, учитывая ряд современных подходов. Сегодня мы имеем развернутую ст. 390 ГК РФ, посвященную ответственности цедента. И тут, естественно, возникает вопрос: а как эта статья соотносится с нормами ГК РФ об отдельных договорных типах? Иными словами: продавец требования отвечает как продавец или по ст. 390 ГК РФ? Даритель требования отвечает как даритель или по ст. 390 ГК РФ? И так далее. Если более широко: ст. 390 ГК РФ — это об ответственности любого цедента, и тогда она должна вытеснить все нормы об отдельных договорных типах, или это норма об ответственности продавца, а к остальным применяется лишь в отдельных случаях при определенных обстоятельствах? Законодатель создал эту тупиковую ситуацию, а Пленум ВС РФ был вынужден разрубать гордиев узел.
Надо сказать, что Пленум ВС РФ занял не очень определенную позицию (п. 1 и п. 2 Постановления № 54). Он указал, что учитывать надо и норму ст. 390 ГК РФ, и нормы об отдельных договорных типах. Суд не выбрал подходов, при которых ст. 390 ГК РФ «вытесняет» нормы об отдельных договорных типах. И не выбрал вариант, при котором ст. 390 ГК РФ подавляется специальными нормами. По сути, участникам правоотношений предложено использовать творческий подход при решении споров.
Второй важный вопрос, рассмотренный ВС РФ. Пункт 4 Постановления № 54 начинается с очевидного: при уступке требование переходит в том же объеме, в котором оно было у цедента. Впрочем, тут же Пленум оговаривается: из закона может явствовать, что в силу особого положения кредитора тот пользуется дополнительными правами. И — отсылка к Закону РФ от 07.02.92 № 2300-1 «О защите прав потребителей» (далее — Закон о защите прав потребителей).
Тут Пленум ВС РФ рассматривает известную проблему. Если предприниматель уступает требование потребителю, то потребитель пользуется теми привилегиями, которые у него есть по Закону о защите прав потребителей. Пленум ВС РФ нам говорит: у предпринимателя требование было в одном объеме, но если он его уступает потребителю, тому переходит больше прав, чем было у предпринимателя.
Эта попытка сформулировать общее правило о том, что закон позволяет цессионарию приобрести больше, чем было у цедента, таит большую опасность того, что суды могут воспринять этот посыл буквально и применять п. 4 Постановления № 54, как говорится, направо и налево. И не только в отношении потребителей
Третий момент: один из способов для должника избежать этого невыгодного для него регулирования — дать ему право требования к цеденту, цессионарию или к обоим о возмещении расходов, которые возникли в связи с уступкой. А. Ширвиндт напомнил: данная норма ст. 382 ГК РФ, которая появилась в ходе реформы, гласит, что в таком случае должнику — физическому лицу — первоначальный и новый кредиторы солидарно возмещают соответствующие расходы. Главная загадка для участников оборота заключалась в том, почему законодатель отдал это право физическому лицу? Во-первых, физических лиц вообще нет в обязательственном праве, а во-вторых, норма эта «списана» с тех международных инструментов, которые регулируют оборот между предпринимателями.
Пункты 15—18 Постановления № 54 эту проблему решают, расширяя сферу применения возмещения необходимых расходов и наделяя предпринимателей тем же правом требования.
Конференция проведена при поддержке Lextorium, Debevoise&Plimpton, Школы права «Статут»