Герои «черного октября»

| статьи | печать

В октябре 1993 г. из Кремля один за другим шли указы о награждении отличившихся при выполнении «специального задания». Министру внутренних дел В. Ерину присвоили звание Героя. Ни для кого не было тайной, что подчиненные ему подразделения действовали крайне неумело и с нарушениями закона, но зато почти все они заняли сторону президента. «Заслуга» Ерина здесь очевидна. (То, что должность министра ему не по плечу, вполне станет ясно уже в 1995 г., когда будет безобразно провалена операция в Буденновске.)

Министра обороны П. Грачева наградили орденом. Приведенные им войска действовали совершенно несогласованно с другими задействованными частями, но это мало кого смутило, ибо важен был лишь результат. За несколько дней до штурма М. Барсуков предложил было провести учения для отработки взаимодействия, но Грачев его успокоил: «Да я со своими десантниками всех порву». Ельцин поддержал своего министра: «Вы, мол, все тут „паркетные“, а он Афган прошел».

«Афган» подсказал Грачеву, что одними десантниками все же не обойтись. Того же мнения придерживался и заместитель А. Коржакова Г. Захаров. Он даже нарисовал какую-то схему, доказывавшую, что потребуется всего лишь десять танков. Депутаты запаникуют и сдадутся, а жертв, мол, и не будет никаких, ибо стрелять начнут только пос­ле предупреждения…

Утверждают, что утром Грачев лично подбадривал танкис­тов: «Ну-ка, ребята, пизд…те туда как следует!» Через год, когда при атаке танков на Грозный большая их часть окажется у дудаевцев, подбадривать танкистов Грачев откажется. Не захочет признать за своего даже отличившегося при расстреле Белого дома. Всех обзовет наемниками. Может быть, потому, что вид у плененных танкистов был не такой бравый, как при выполнении «специального задания» в Мос­кве. «Если бы воевала армия, — прибавит он, — то одним только парашютно-десантным полком можно было бы решить все вопросы». Надо понимать, что и тут Пал Сергеич «всех бы порвал».

Для операции в Грозном танкистов нанимали за деньги. Интересно было бы узнать, как набирались экипажи для стрельбы по парламенту. Что тут более подействовало — слова «об устроивших путч фашистах» или куль с деньгами, притащенный, как говорят, от Гайдара? 11 млрд руб. — такую вроде бы сумму затребовал у Центробанка Егор Тимурович, а когда с ее выдачей обнаружились проблемы, то утащены были кем-то такие же деньги то ли с фабрики Гознака, то ли из хранилищ одного из коммерческих банков. Из добытых таким образом сумм часть пошла на выплаты и спиртное военнослужащим, часть — на мобилизацию сочувствующих либералам москвичей и бандитских группировок. Танкистам, если верить источникам, согласились выплатить по 5 млн руб. И любопытно здесь, как сговаривались с ними об этой сумме? Интересно еще, с какими мыслями прорывали они людские заслоны. «Двигаться трудно, — жаловался в эфире один из танкистов, — люди встают поперек дороги. Ветераны с орденами, женщины…» «Вперед, — материл его командир. — Дави их. Женщина, ветеран, таракан… вперед, в душу, в Бога мать!»

Им кричали: «Ребята, родные, не надо стрелять!» Им предлагали и начальники: «Кто боится — может уйти». Никто не ушел! Надеялись, что не осмелятся отдать приказ? Осмелятся, ибо решение теперь принимали не в ГКЧП! И пути назад теперь не было. На душе гадко и руки дрожат, первый выстрел не туда куда надо, второй не лучше. Но дальше все у них как-то наладилось. Снаряды стали ложиться в цель, и любопытно, что им кричали вдогонку. «За Родину!», по обстоятельствам, кричать не могли. Что же тогда? За Ельцина? За Гайдара?..

Невозможно было без боли смотреть все это по телевизору. Будто плюнули на тебя, придавили сапогом и растерли. Невероятное унижение, боль, горечь от творящейся на глазах у всего мира подлости… Сердце останавливалось, а они — ничего, пережили. В танки вроде бы и не залезешь потом, а из них никто, кажется, так и не бросил службы. Поменяли только округа. Из-за косых взглядов и из-за листовок с броскими заголовками: «Убийцы». Прокатилась дурная слава... Сколько-то там премиальных, и одна только мысль после «успешного выполнения специального задания» — нажраться водки и уснуть…

Грачев говорил, что стреляли болванками. Кажется, были и болванки, но известно, что мощнейшие взрывы прошивали здание Белого дома насквозь. И туда, куда залетал снаряд, нельзя было потом спокойно взглянуть: часть человека сюда, часть — туда… И ясно стало, что Захаров был прав. К танковой атаке в Верховном Совете не были готовы. У А. Руцкого еще была надежда на поддержку Минис­терства безопасности, и, связавшись с кем-то по телефону, он орал матерно: «У вас же оружие! Ударьте им в спину или убедите прекратить огонь. В здании около 10 000 человек. У меня уже 40 убитых. Танки сейчас начнут стрелять залпами. Они убийцы!»

Когда Аушев с Илюмжиновым сквозь бешеную стрельбу прорвутся парламентерами к Руцкому и Хасбулатову, трупов у них будут уже сотни. Их пытались собирать, но потом вынуждены были отказаться от этого — слишком велик был риск. Каждое окно было под прицелом. Шевельнешь занавеску, и шквал пуль рвет ее в клочья. Свист пуль заставил и парламентеров лечь на пол, и так, лежа, они переговаривались с Черномырдиным по телефону. «Прекратите эту бойню», — кричал Аушев, но «добрейший» Виктор Степанович, играющий по вечерам на гармошке, был непреклонен. По его разумению, все, кто хотел выйти, уже вышли…

Один из уроков «черного октября»: люди слишком легко превращаются в зверей и убийц. Вот только несколько сцен с детьми из того страшного дня. Девочку лет семнадцати ранят в ногу. Она падает, и снайпер добивает ее в шею… Друзья, подростки еще, залезли на крышу. Следом — спецназовцы. Прострелили ребятам ноги и еще живых скинули вниз. Какая-то бабулька услышала выстрелы, вышла поглядеть. Смотрит — летят… Веревкин Роман, талантливейший мальчик, любивший Россию, — расстрелян выстрелами в спину… Калинин Константин, школьник — множественные пулевые ранения. Руки черные, как асфальт. Били тяжелым предметом (прикладом?)... Двое снайперов лежат в засаде. Один замечает, как в окне шелохнулась занавеска. «Кто это там шворкает?», — замечает он недовольно и выстреливает. На пол падает девочка. Примчавшийся к дочери отец, не знающий что делать от горя, раскрывает окно и кричит: «Убийцы! Вы убили ребенка!» Что же там, за окном? Может, какая-то тень досады? Нет! По окну открывают уже не одиночную, а бешеную пальбу…

У выхода из Дома Советов Аушеву с Илюмжиновым с трудом удалось отбиться от каких-то бандитов. Что это были за бандиты и почему по ним не стреляли, — Бог знает. Прибыв на совещание, парламентеры вновь стали уговаривать премьера остановить бойню: «Там уже где-то 500 или 600 трупов!», но и теперь их слова не возымели никакого действия. Все было решено еще ночью. Как только Аушев с Илюмжиновым уехали, вспоминал очевидец, «началась такая пальба, такая давиловка — как по рейхстагу!»

Руцкому казалось, что западные правительства не смогут спокойно смотреть, как зверски убивают людей в Москве, и он требовал, чтобы звонили в посольства, не понимая, видимо, что и это все бесполезно. Ельцин заранее отправил в Вашингтон министра иностранных дел Козырева, чтобы получить там «ярлык» (за которым прежде ездили в Орду) на разгон парламента, и, судя по всему, взаимопонимание было найдено полное. По свидетельствам американских политологов, правительство США не только знало о том, что будет в Москве, «но и поддерживало, а возможно, даже и подталкивало Ельцина к экстремистским действиям». Действовали и через посольство, и через агентов влияния, и через резидентуру. Надо полагать, что сотрудники ЦРУ работали не только у Чубайса. Ельцин настолько был люб американским властям, что они без стеснения заявляли потом, что поддержали бы его действия, «даже если бы они носили еще более насильственный характер». Вообще, по мнению Клинтона, «благодаря Ельцину мир изменился к лучшему». И особо отмечал Билл умение «друга Бориса» идти на компромиссы. Об умении идти на компромиссы говорит и заместитель Госсекретаря США Тэлбот. «Ельцин, — пишет он в своей книге, — соглашался на любые уступки, главное — успеть между стаканами…»

Своим человеком был Ельцин и для Гельмута Коля. «Друг Коль» с «другом Биллом» договорились даже о совместной поддержке Ельцина. «Он беспрекословно выполняет все наши просьбы, — убеждал канцлер президента, — вот только парламент у него националистичес­кий. И мы должны помочь ему избавиться от националистов...» Под националистами тут следует понимать тех, кто не желал торговать национальными интересами, во всяком случае, так же легко и непринужденно, как это получалось у Козырева. Любопытна в связи со всем этим аргументация, популярная тогда в войсках: «Два м…ка дерутся за власть, но Ельцин хотя бы русский»… Понятно, что внушили, но ведь и действовало.

И. Андронов, депутат, знаток закулисья, рассказывал, что уже на второй день после указа Ельцина к нему в кабинет пожаловал американец и стал задавать любопытнейшие вопросы: какова численность охраны Белого дома, чем они вооружены, сколько времени смогут отражать штурм… Андронов, конечно же, был шокирован такой наглостью, но выводы сделал. О том, к примеру, что не только у Грачева и Ерина рисуют схемы с обозначениями, откуда и куда стрелять танкам…

Генерал В. Сорокин, занимавший в 1993 г. высокий пост в ВДВ, давая показания Комиссии Государственной Думы, рассказывал, как во время выдвижения 119-го полка к Белому дому по нему сразу же повели огонь снайперы. С крыши американс­кого посольства и от гостиницы «Мир». «Почему эти огневые точки не были подавлены?» — спросил у Сорокина Д. Рогозин. «Стрелять по посольству, — отвечал ему генерал, — я запретил, чтобы не вызывать лишних вопросов»… Лишние вопросы все равно возникли. Но с ответами здесь — только предположения. Рогозин справедливо считает, что организовать стрельбу на крыше посольства без ведома самого посольства совершенно невозможно. Следовательно, есть основания полагать, что американцы не только «подталкивали Ельцина», но и прямо вмешались в события. И интересно было бы узнать, пущены ли были таинственные снайперы в свободный полет или кто-то давал им команды? Если давались команды, то как тогда выбирали жертв?

Снайперская стрельба сильно прибавила России Героев. Из награжденных посмертно большая, пожалуй, их часть была убита снайперами, численность которых, по многим оценкам, составляла более 100 человек. Кем были снайперы, откуда они взялись — вопрос неразрешенный. У следственной группы по расследованию событий сентября — октября было много возможностей, но по снайперам никакого ответа она найти не смогла. Какое-то время довольно распространенным было мнение, что в снайперах у Ельцина были бейтаровцы. Схожая версия у А. Проханова. Друзья из разведки ВДВ уверяли его, что в Москву под видом спортсменов завезли израильских спецназовцев, что офицер «Альфы» Сергеев был убит снайпером из «Иерихона» для того, чтобы схлестнуть враждующие группировки… Командир «Альфы» тоже утверждает, что выстрел по его подчиненному был сделан с целью озлобить «Альфу», чтобы она «начала все кромсать».

По версии М. Дейча, основанной на интервью с анонимным сотрудником спецслужб, иностранные снайперы действительно были задействованы, но не израильские, а евро­пейские…

Кто тут из рассказчиков более прав, не нам судить, но использованный снайперами подлый прием сработал и 3 октября у мэрии и у «Останкино», и 4-го у Белого дома. В ответ на убийство 3 октября (в 15.30) снайпером старшего лейтенанта Бойко из МВД по безоружным людям еринцами был открыт огонь (некоторые автоматчики стреляли, как эсесовцы в фильмах, от живота). В 16.05 Руцкой отдал приказ о штурме мэрии и походе на «Останкино», предопределивший гибель Дома Советов. Понятно, что действовал он в запальчивости, но можно предположить, что этого и добивались.

В «Останкино» стрельба началась тоже в ответ на гибель сапера «Витязя» — Н. Ситникова. По версии командира отряда С. Лысюка, смерть его подчиненного была вызвана выстрелом из танкового гранатомета. Но проведенным следствием было установлено, что из танкового гранатомета, имевшегося у нападавших, выстрел не производился. Получается, что Ситников погиб в результате взрыва какого-то устройства, находившегося внутри здания! Возможно, был выстрел из подствольного гранатомета, а они имелись в распоряжении только у «Витязя». По свидетельству одного из очевидцев, спецназовцы выглядели в тот вечер «совершенно безумными»… Есть еще версия с БТРами­. Они подошли после того, как «Урал» врезался в двери корпуса, и открыли почему-то огонь по зданию. Люди зааплодировали, подумав, что армия пришла им на помощь, но БТРы подошли ближе и начали стрелять уже по толпе, положив начало чудовищной бойне. Ответ на вопрос, почему вначале стреляли по зданию, так и не был получен…

В списках погибших у «Останкино» — около 50 человек. Думаем, что их было больше. Взбесившиеся БТРы, давившие людей и поливавшие их огнем, не отстававшие от них «героические» бойцы «Витязя», прочие защитники телецентра, общим числом в 900 человек… Что была против них толпа с 20 лишь вооруженными макашовцами? В кого стрелять, не очень-то и разбирались. Одним из бойцов «Витязя» внутри телецентра был убит видеоинженер С. Красильников. Редактор «Останкино» И. Белозеров был убит выстрелом из телецентра. Ирландского журналиста Р. Пека убил снайперский выстрел в шею. Американец Терри Майкл Данкен тоже был убит снайпером, когда выносил из-под огня 13-го (!) раненого. Не знаем, награжден ли, но именно он вел себя как настоящий герой… Не знаем даже, кого можно было бы поставить с ним рядом. Ну, может, того паренька у Ельцина, «который не стрелял», как в известной песне Высоцкого. Его ставили в строй, ему приказывали, а он не стрелял. Не знаем только, был ли такой?

Ельцин рассказывал в своей книге, что 4 октября «Альфа» и «Вымпел» не хотели штурмовать Белый дом. Вещь для Бориса Николаевича была неприятная. Он боялся, что газеты раструбят, как «кровожадные руководители посылают спецподразделения на политических противников, а бойцы такие справедливые, плюют и на тех политиков, и на этих». Решили уговорить спецназовцев хотя бы просто подойти к Белому дому. Гибель от пули снайпера альфовца Сергеева оказалась весьма кстати. «После того как спецназовцы узнали о том, что погиб их товарищ, — пишет далее Ельцин, — почти все они пошли на освобождение Белого дома, и все там немедленно стали сдаваться».

Хорошим дополнением к рассказу Бориса Николаевича было бы упоминание, что после убийства Сергеева провокационная стрельба по «Альфе» была продолжена, и что в одной из комнат гостиницы «Мир» обнаружат потом четыре трупа (а пусть не стреляют, куда не надо?).

Еще большей провокацией был обстрел снайперами десантников 119-го полка. Есть, кажется, показания, что к командиру его подходили сотрудники Министерства безопасности, чтобы предупредить о снайперах, стрелявших, как мы уже знаем, с крыши посольства. Положение полка еще более ухудшилось с появлением на месте событий еринских БТРов, сходу вроде бы открывших огонь по занявшим сторону Ельцина воинам-афганцам. Десантники, приняв появившиеся БТРы за «вражеские», открыли ответный огонь. БТР дзержинцев, которым командовал Савченко, загорелся. Выбраться из него он не успел. Находящийся с ним Лобов был убит снайпером. В еще одном подбитом БТРе на месте погибли майор С. Грицюк и рядовой О. Петров. В 119-м полку потери оказались не меньшими. Старший лейтенант Красников, ефрейтор Хихин, рядовой Коровушкин погибли от снайперских пуль. Капитан С. Смирнов был расстрелян через забор с БТРа МВД. Рядового В. Панова поймали эмвэдэшники, когда он менял позицию для стрельбы. Панов пытался объяснить, что он «свой», из 119-го полка. На запрос по радио, на чьей стороне воюет 119-й полк, был получен раздраженный ответ: «А хрен его знает, на чьей стороне». Панова расстреляли на месте. «Своя своих не узнаша и своя своих побиваша»…

Если нисколько не жалели своих, то что уж говорить о «чужих». Воспользуемся здесь воспоминаниями человека, который был в гуще событий — депутата В. Аксючица (http://www.iarex.ru/articles/35.html). Атмосферу, царящую вокруг Дома Советов, он характеризует расшифровкой милицейского радиоэфира в ночь на 4 октября: «Никого живым не брать… Мы их перевешаем на флагштоках везде, б…, на каждом столбу… И пусть эти пидарасы, б…, из Белого дома запомнят, что мы их будем вешать за …!»

Оказалось потом, что все это не пустая бравада. Освобожденные Ельциным от уголовной ответственности нелюди будут расстреливать людей в коридорах Белого дома, у бетонных стен стадиона, в скверах, в переулках, подвалах, подъездах… Через два дня после расстрела Дома Советов Аксючиц спросит у Сергея Станкевича, демократа и либерала: «Зачем столько крови, если своих целей вы могли достичь менее жестокими средствами?» Ответ он получит прямой: «Это была акция устрашения для сохранения порядка и единства России, ибо теперь никто и пикнуть не посмеет».

Получается, что целью расстрела парламента для демократов было установление… авторитаризма, то есть того, что они до этого так страстно кляли. Ну что ж… Помех теперь у Ельцина действительно не было, и он поступал как хотел, действуя при этом настолько своевольно, что даже его сторонник — А. Казанник, назначенный генеральным прокурором, заговорил вдруг, что в стране, управляемой таким образом, возможно установление диктатуры.

Курс на авторитаризм значительной частью интеллигенции приветствовался. После расстрела парламента они даже написали Ельцину письмо, в котором, назвав его противников «красно-коричневыми оборотнями» и «тупыми негодяями», призвали правительство продемонстрировать силу. Включили в письмо и перечень мер, которые следовало бы осуществить, со словами, странными для писателей и поэтов: «выявить», «запретить», «разогнать» («письмо 42-х», подписанное Б. Ахмадуллиной, Б. Васильевым, Д. Граниным, Ю. Нагибиным, Б. Окуджавой и прочими). Подписи В. Аксенова на письме нет, но позднее он признался, что подписал бы его, высказав при этом мысль, прямо не содержащуюся в тексте, но подспудно читаемую: «Этих сволочей надо было стрелять!»

Что всеми этими «выдающимися деятелями» двигало: ненависть, ошалелость, затмившая разум? Не разумнее ли им было поставить подписи под другим письмом, письмом людей, совсем не обласканных советской властью, — А. Синявского, В. Максимова и П. Абовина-Егидеса? «Только отставка и монастырь, — обратились они к Ельцину, — грехи замаливать». Пристало, может быть, было сказать еще и про «чуму на оба ваших дома», имея в виду, что и за депутатами была же какая-то вина. В том, что допус­тили развал страны, в том, что и их стараниями был выведен на авансцену друг Коля и Клинтона, но не в том, разумеется, что они были «фашистами и тупыми негодяями».

Можно было бы признать ошибку, но из этих 42, пишет Аксючиц, только у Ю. Давыдова хватило потом мужества признаться: «Мне не следовало пользоваться правом на глупость».

Ну а теперь мы подошли и к самому главному. К тому, что положено в основу Указа № 1400. Большинство в Верховном Совете, говорится в нем, «прямо противодействует осуществлению социально-экономических реформ», повседневно осуществ­ляя «обструкцию политике всенародно избранного Президента». Понимать, видимо, это следует так: мы тут думаем о реформах, а этим «политичес­ким пройдохам» на народ наплевать. Да, мы нарушим закон, возможно, и постреляем немножко, но для нас высшим законом является благо народа.

Отставим теперь намеренно в сторону вопрос о том, можно ли ради «блага народа» нарушать конституцию, и вспомним, какую политику проводил «всенародно избранный», когда уже не было ей никакой «обструкции». Что сразу приходит на ум: грандиозное сокращение производства, невыплаты зарплат, гиперинфляция, миллионные сокращения численности населения; залоговые аукционы, рассовавшие богатства страны по сундукам олигархов, финансовые пирамиды, пожравшие деньги миллионов людей, страшнейший дефолт 1998 г., ­война в Чечне… По некоторым оценкам, ущерб от правления Ельцина оказался большим, чем от гитлеровского нашествия. Не заметить всего этого было нельзя, и еще до отставки Ельцина стали обвинять в геноциде. Думская комиссия по импичменту заявила даже, что Ельцин сознательно проводил политику, направленную на ухудшение жизни народа. Зададим теперь сами себе вопрос: не расстрел ли парламента дал ему возможность беспрепятственно осуществлять такую политику?