Ради русского дела

| статьи | печать

13 июня 1870 г. на Путиловском заводе с размахом праздновали выпуск четвертого миллиона пудов рельсов. Праздник совпал по времени с промышленной выставкой и съездом фабрикантов. Участники съезда наряду с известными петербужцами были приглашены на заводское торжество. В особых павильонах для гостей были приготовлены изысканные угощения, вина и фрукты. В здании кузнецы накрыли столы для рабочих. После экскурсии по заводу, когда утомленные гости заняли свои места, Путилов неожиданно заговорил не о металле и рельсах, а поднял тост за русских рабочих. Факты, которые он привел, были удивительными.

Во время Крымской войны, когда неприятельский флот запер русские корабли в Финском заливе, — начал свой тост Путилов, — срочно потребовалось строительство паровых судов. Хозяева мастерских решительно отказывались браться за новое для себя дело. Мы, мол, никогда паровых машин не делали и вообще непривычны к экстренным работам... Нужно было еще и в 20 раз увеличить число мастеровых! Но откуда их было взять? Решили послать в Ржев за прядильщиками, сидевшими тогда без работы из-за прекращения вывоза пряжи за границу. Привезенных рабочих распределили по предприятиям, назначив кого слесарем, кого токарем, кого котельщиком… На каждую артель выделили по одному опытному мастеровому, и… закипела работа. Утром мастер пройдет по мастерской, раздаст куски металла, скажет — сделай так да вот этак, и вещь точится, сверлится, полируется...»

«Меня тогда, — продолжил Путилов, — более всего поражала мысль: как эта масса людей в тысячу человек исполняет, и с такой поспешностью, работы, требующие математической точности? Не имея понятия о чертежах и не видав образцов! Но к концу февраля свезли все выкованное, обточенное, высверленное в одно место, и к 15 марта первая машина была уже собрана. А в мае 1855-го, то есть через 100 дней после начала работ, 32 вооруженных канонерки, каждая с машиной в 80 сил, уже стояли в Кронштадте.

«И вот я спрашиваю вас, милостивые государи, разве этот факт не доказывает способность русского народа к заводскому делу?! Но приведу и второй факт о необыкновенном пуске в 1868 г. вот этого самого завода. Помните, какая в ту зиму была потребность в рельсах?! Установленные заграничные пришли в негодность раньше положенного срока и, мало того, стали лопаться от мороза. Необходимо было, и вновь весьма срочно, наладить массовое производство рельсов в России. Кинули клич по губерниям, и через несколько дней приехало до 1500 человек. Кого-то из них определили в вальцовщики, кого-то поставили к молоту, кого-то к прессу. В наскоро сооруженных цехах не было видно ни человека, ни машины, из-под полу валил пар от мерзлой земли… И в этом-то хаосе, естественном при открытии всяких срочных работ, новички, помолясь, дружно принялись за работу. И что же вы думаете? Через 18 дней(!) завод катал уже по 5000 пудов рельсов в сутки...

И вот я вновь спрашиваю вас, господа: доказывает ли и этот факт способность русского народа к заводскому делу?! И если все еще кому-то кажется, что не доказывает, то вот вам и третий, и четвертый факт. В 1869 г. повелено было открыть на шести петербургских заводах переделку 10 000 ружей. На все шесть заводов был дан лишь один образец и ни одного лекала, ни одного чертежа, а через два месяца началась уже приемка переделанных ружей... Это с ружьями. Когда же начата была у нас постройка кузницы на тысячу человек, встал вопрос и о том, откуда взять столько кузнецов. Неоткуда! Только с улиц и деревень. Но вы видели сегодня, как ловко они куют буфера, стяжные болты и прочее... Так вот я и спрашиваю вас, господа, еще и еще раз: годен ли русский человек к заводскому делу?»

«Годен, годен», — восторженно закричали гости, а присутствующий здесь же Василий Кокорев, один из самых ярких российских предпринимателей, не сдержав чувств, даже сказал небольшую речь от имени рабочих...

Сами путиловские мастеровые, рассказывают авторы одной из советских книг, сидели на этом празднике жизни безучастно, а многие «и с затаенной злобой». Думаем, что трудно было бы им сидеть безучастно за богато накрытыми столами, да и серьезных причин для злобы у них тогда еще не было. Напротив, отношения их с Путиловым развивались как нельзя лучше. Он знал почти всех своих рабочих, здоровался с ними за руку, расспрашивал о домашних делах, соглашался брать на работу их родственников и земляков, помогал при случае и деньгами. На праздниках «миллионов пудов» Путилов и вовсе не жалел денег: распоряжался строить снеговые горы, нанимал тройки с бубенцами и выставлял бочки с вином...

Нет, никакой затаенной злобы в 1870 г. у рабочих на Путилова еще не было. Они видели в нем заботливого хозяина, к тому же и весьма удачливого. Его помнили еще по Крымской войне. Тогда в 1854 г. и в самом деле никто из русских заводчиков не взялся за изготовление канонерской флотилии. Смущали и пятимесячный срок, и отсутствие мощностей, и диковинность самого дела. Пришлось военным выискивать исполнителей в офицерской среде. Выбор пал на Путилова, служившего в Морском министерстве. «Можешь ли ты, Путилов, сделать невозможное: построить флотилию?» — будто бы так именно обратился к нему великий князь Константин Николаевич, уточнив при этом, что денег в казне нет и что рассчитывать тот может лишь на его, великого князя, личные 200 тысяч.

Не можем утверждать, что так оно все и было, в особенности с этими 200 тысячами, но строить флотилию пришлось именно Путилову. Приняв дело, он и исполнил его на удивление споро. Удивительно, но строились корабли без всяких бумаг, а, как это было принято среди русских купцов, на чести. Еще удивительнее, что и перерасхода средств не случилось. Наоборот, Путилову удалось их сэкономить! За заслуги перед русским флотом Путилов был награжден орденом Святого Станислава, заводчики же преподнесли ему серебряный венок с 81 дубовым листком, по числу построенных кораблей.

Почувствовав в себе предпринимательскую жилку, Путилов в августе 1857 г. со службы уволился. Взяв кредиты, он решил вложиться в железоделательное производство в Финляндии. Один небольшой завод он купил, в 1858 г. построил еще один. Позднее дошли у него руки и до третьего завода... В 1867 г. с заводов Путилова поставлялось уже 800 000 пудов железа только для Адмиралтейства. И для частной торговли отпускалось еще до 300 000 пудов.

В 1863 г. Путилов, обговорив с казной строительство в Петербурге сталелитейного завода для поставки в течение четырех лет 42 000 пудов пушек для флота, составил со знаменитым сталелитейщиком П.М. Обуховым и купцом С.Г. Кудрявцевым товарищество на паях. Техническую часть производства взял на себя Обухов. Административная и хозяйственная части достались Путилову.

15 апреля 1864 г. завод сумел уже произвести первую плавку. Со временем завод этот вырос в крупнейшее предприятие. Путилов меж тем по поручению правительства на арендованных площадях Самсониевского завода произвел целую серию опытов по приготовлению различных снарядов и разработал технологию их производства, дав возможность отказаться от поставок с заводов Грюзона, Круппа и Бергера. Пять к трем — таким оказалось проницательное действие путиловских снарядов по отношению к крупповским, разительно ниже была и цена.

Для своих сталелитейных опытов в 1864 г. Путилов построил небольшой заводик «Аркадия». В стране к тому времени уже широко повелось железнодорожное строительство, и ей позарез нужны были рельсы. Произведенные на «Аркадии» эксперименты позволили Путилову предложить свои услуги правительству. Рассказывают, что, записавшись на прием к министру путей сообщения, он выложил ему на стол кусок рельса и предложил: «Дайте мне завод, и я завалю Россию русскими рельсами».

Заключенным с правительством в июне 1867 г. контрактом Путилов обязывался поставить 2,8 млн пудов рельсов в течение семи лет начиная с 1870 г. Жизнь, однако, заставила поменять эти планы. Осенью 1867 г. Николаевская дорога осталась без запаса рельсов, и Путилов взялся помочь делу. Он согласился взять на себя ежесуточную поставку 5000 пудов рельсов через 18 дней(!) после утверждения заказа, если ему продадут закрытый по убыточности завод Огарева. Завод этот находился в плачевном состоянии, но ровно через 18 дней после его приобретения Путиловым, 30 января 1868 г., он уже выдавал обещанные пуды.

Рельсы, выпускаемые заводом, превосходили качеством английские. По недостатку их они укладывались на дорогу зимой, на мерзлый грунт, но ни один из них «не получил ни излома, ни каких-либо важных повреждений. Очень скоро Путилов начал еще и закаливать рельсы, но главной его заслугой считают способ изготовления рельсов не железных, гнущихся и быстро изнашивающихся, и не стальных — в те годы хрупких, а железных со стальной головкой. Никто тогда не верил в возможность сварки двух разнородных материалов. Путилов же с этой трудной задачей справился. Рассказывают, что на заводское испытание к Путилову приезжал великий князь Константин Николаевич и уехал весьма довольным. Чугунная баба весом в 32 пуда, сброшенная с большой высоты на русские рельсы, нисколько их не повредила. Тогда Путилов скомандовал, чтобы подали заграничные, и английский лопнул с первого же удара.

Нет, ничего в 1870 г. не сулило Путилову будущих неудач, кроме разве его же неуемного характера. Никакое дело, пусть и невероятно огромное, не казалось ему тогда невозможным, тем более что и брался он за их осуществление не в видах прибыли, но в видах интересов России. «Вы все радеете за государство, — предупреждал его В. Полетика, журналист и тоже заводчик, — все спасаете его... Вы один целую чиновничью машину заменяете... Помилуйте, чиновники тогда зачем? Друг мой бесценный, не позволят они вам этого, погубят они вас».

Погубили Путилова не чиновники все-таки, а долги. Знаменитый русский инженер А. Дельвиг, согласившийся стать во главе совета Общества путиловских заводов, рассказывает, что с каждого пуда рельсов Путилов мог бы получать по 80 коп. барыша, а в год до миллиона руб­лей и что, следовательно, «у него была возможность покрыть выданные ему авансы и задатки, уплатить долги и самому приобрести большое состояние». Но дело было в том, что «по своей натуре он не мог удовлетвориться заводской деятельностью». «Большой мечтатель и оптимист», Путилов задумал устроить возле своего завода... морской порт(!), которого в Петербурге до тех пор еще не было. Большие суда, приходившие из-за границы, разгружались в Кронштадте на мелкие суденышки, которые только и могли пройти в устье Невы. В Петербурге они причаливались для повторной разгрузки, скапливаясь во многих местах в несколько рядов параллельно берегу. То же происходило и с приходящими из внутренних областей России барками...

Путилов надумал избавить город от подобной мороки. «Я хочу, чтобы какой-нибудь куль муки, погруженный в Саратове, выгружался прямо на океанический пароход! Петр Великий прорубил окно в Европу, нам нужно открыть туда дверь», — не­осторожно бросил он фразу, за которую ухватится потом поэт Н.А. Некрасов. В вышедшей в 1875 г. поэме «Современники» в череде осмеиваемых плутов и мошенников читатель узнает и Путилова, выступающего под именем Ладьина: «Металлических заводов / С пивоваренным котлом / Я не строю для доходов... / Наживаться воровством / Сродно подлому холопу! / Цель моя: к окну в Европу, / Что прорублено Петром, / Вековой пристроить дом!»

Что имел в виду Некрасов под «вековым домом», не знаем. Известно точно, что никаких дворцов и домов за Путиловым не числилось, что проживал он в съемной квартире на Большой Конюшенной, примечательной не богатой обстановкой, а огромной коллекцией портретов русских людей. Иногда совершенно безыскусных, но ему дорогих по русскому духу, проступающему на лицах...

Мыслью Путилова было не только устроить порт, но и подтащить сюда же ветки Николаевской, Балтийской и Варшавской железных дорог. В проекте у Путилова было и прорыть обводной канал для прохода барок из устья Невы к порту. Капитал нужно было собрать значительнейший — 20 млн, но Путилов, веривший, что найти деньги ему удастся, приступил к массовой скупке земель под порт и строительству путей.

В мае 1871 г. он уже демонстрировал будущие выгоды от проекта. К начатому порту по воде прибыло судно с хлопком и по сооруженным путям поезд с овсом. Под аплодисменты зрителей овес перегрузили на судно, а хлопок в вагоны...

Акции будущего порта предполагалось распространить за границей, и у Путилова было уже соглашение на этот счет, но министр финансов М. Рейтерн потребовал от банкиров более выгодного размещения акций, пообещав, что и русская казна не останется в стороне. Помощь Рейтерна пошла делу во вред. Банкиры-то на его условия согласились, но случившейся заминкой поспешил воспользоваться граф Бобринский, министр путей сообщения. Он доложил государю, что помимо путиловского есть и другие проекты и что следует создать комиссию по их оценке. До тех же пор пока эта комиссия не придет к единому мнению, не следует оказывать никому предпочтения. Подобным оборотом дела Рейтерн был обезоружен, а банкиры, никак не связанные более прежними договоренностями, и вовсе удалились от дела.

Комиссия заседала два года и ничего путного не решила. Путилов, все это время метавшийся в поисках выхода, тоже мало чего добился. Государственной гарантии на ценные бумаги порта Рейтерн, кажется, и не имел уже права дать, а потому ограничился лишь гарантией по железной дороге. В июне 1875 г. Путилов представил новому министру путей сообщения Посьету проект Морского порта и соединительной железной дороги с добавленными ответвлениями и стоимостью пять миллионов. Меж тем уже понесенные Путиловым затраты на устройство порта и железной дороги почти напрочь лишили рельсовый завод оборотного капитала. Производство на заводе неумолимо сокращалось, к тому же и качество рельсов из-за плохого сырья заметно упало. Теперь уже не только бороться за порт, теперь и завод следовало спасать.

Нужны были кредиты, но в Петербурге их не у кого было получить. Биржевики и банкиры, владея акциями Балтийской железной дороги, желали устройства порта в Ораниенбауме. Владельцы невских причалов, мелких судов и зерно­хранилищ — те вообще были противниками идеи устройства порта. Оставалось обратиться за помощью к московским купцам, что Путилов и сделал, заручившись запиской от Дельвига. В Москве промышленники и банкиры Ф.В. Чижов и Т.С. Морозов, посомневавшись, все же решились дать деньги Путилову (1,5 млн под залог 32 000 акций), с тем расчетом, что в правление Общества путиловских заводов войдут их люди. Стать председателем совета Общества они решили уговорить Дельвига. Решающим для Дельвига стало мнение знаменитого «железнодорожного генерала» К.В. Чевкина. Тот не только одобрил, но и почти потребовал, чтобы Дельвиг «ради русского дела согласился на предложение Путилова».

Полученный в Москве кредит позволил обществу приступить к работе. Цена на завозимое из Англии сырье поднялась к тому времени чуть не на 50%, увеличились и расходы по его доставке, но в первый год-полтора акционеры получали дивиденды, хотя и небольшие. Еще до образования Общества Путилов заключил контракт на поставку паровозов, для изготовления которых на заводе не было оборудования. В 1874 г. удалось заменить этот контракт на другой — по поставке вагонов, но и это дело, хотя и пошло, но все-таки не так быстро, как рассчитывали. С рельсами тоже не все обстояло благополучно. Какие-то дороги совсем перестали брать их, добиваясь разрешения покупать за границей улучшенные стальные рельсы. Долгие переговоры по этому поводу с министерством завершились договоренностью о том, что рельсы со стальными головками казна принимает по сроку 1875 г., а затем завод переходит на поставку стальных рельсов. Для их производства требовался уже чуть ли не новый завод.

Миллион в задаток от казны был получен, но не решил дела. Посьет, сочувствующий Путилову, уговорил Рейтерна выдать заводу и еще один миллион в счет поставок рельсов по второму году, хотя ни одного еще рельса не было поставлено в счет первого года.

Путилов к этому времени уже весь был в долгах, даже одному из членов совета Общества В. П. Александровскому задолжал миллион, и если чем и занимался, то только добыванием денег. Не имея возможности расплачиваться по обязательствам, он изворачивался как мог. Рассчитывал рабочих, оставшимся только частью платил «живыми» деньгами, выдавая на остальную сумму расписки. На руках у мастеровых их скопились целые пачки. В лавках и кабаках их принимали, но с заметной скидкой. Разумеется, на заводе стало расти недовольство. 2 октября 1876 г. оно вылилось чуть ли не в открытый бунт.

Отношения с кредиторами были у Путилова не менее напряженными. С мужем и женой Александровскими у него случилась безобразная сцена. Они обвинили Путилова в бесчестности: вместо полагающегося миллиона он предложил им 30 или 50 тысяч и обещания. Московские банкиры тоже от недоумения разводили руками: одному из банков он заплатил, с другим сговорился об отсрочке, а третьему, где председателем правления был Чижов, не только не выслал процентов, но и даже не уведомил об этом. Репутация у Чижова была незапятнанной, но тут могли бы ведь и подумать, что он с Путиловым в каком-то сговоре... Понятно, что с этого момента Чижов уже и не называл Путилова иначе как плутом.

Дельвиг, впутавший москвичей в это дело, тоже переживал страшно, но уговаривал их потерпеть. Продажа заводов едва бы удовлетворила всех кредиторов, а так дела у Путилова все еще имели шансы поправиться. Сам Путилов уверял всех, что переживать не о чем, что образование Общества по устройству порта вот-вот воспоследует, что очень скоро он получит деньги и за купленные под него земли (уже заложенные) и за железную дорогу (устав ее все еще не был утвержден), что перезаложит акции в другие банки, но подходило время расчетов, а платить по-прежнему было нечем.

Дельвиг, потерявший терпение и отставивший себя в мае 1876 г. от дел по заводу, предлагал Путилову решительно развязаться с заводом и рассчитаться с московскими банками, успокоив тем самым лиц, вверивших ему капиталы, и его, Дельвига, страдающего только за то, что желал помочь русскому делу.

Дельвигу, конечно, было виднее, но нам почему-то кажется, что главной ошибкой Путилова был не завод, а то, что он в одиночку взялся за дело, которое не под силу было поднять даже ему. Друг Путилова, Полетика, сказал как-то о нем в приветственной речи: «И я царь-пушку поднимал, да не поднял, а вот Николай Иванович поднял!» И верно! С многим справился в жизни Путилов, многое поднял из того, с чем не справились бы другие. Но здесь перед ним встала такая задача, которая и государству была долгое время не по плечу. Вот и не смог поднять, надорвался. «Копал, копал и докопался», — по меткому выражению его же рабочих.

* * *

Совершенно запутавшись в долгах, потеряв завод (с 1877 г. большинство его акций перешло в собственность Государственного банка), Путилов в канун Пасхи 1880 г. умер. Александр II, которому доложили о «странной» воле покойного быть упокоенным на дамбе близ устраиваемого им порта, сказал в знак уважения к его трудам, что «если бы Путилов завещал похоронить себя в Петропавловском соборе, он и на то согласился бы».